Тут послышался шум машины, и на холм въехала белая «нива». Из нее, улыбаясь, вышел одноногий Али.
Али достал из машины хлеб и тушенку, а двое мальчишек сбегали в село за водой. Это было их село, им вообще было недалеко идти.
Когда совсем стемнело, принялись собираться. Али достал из «Нивы» полторы дюжины новеньких камуфляжей, и мальчики разобрали их себе. Оружия еще не было, оружие должно было быть на той стороне, и Алихан украдкой переложил «макаров» в карман камуфляжной куртки. Все помолились вслед за Али, а потом затоптали следы, Али сложил банки в багажник и уехал.
С мальчиками остался один Максуд. Они стали спускать вниз, к россыпям ограждавших дорогу валунов.
Ущелье в этом месте было неглубоко, и посереди его шла широкая белая полоса камней. Весной эта полоса была рекой, но сейчас там были одни только камни, довольно большие, обкатанные, сияющие в ярком лунном свете. Человек, переходящий полкилометра этих камней, был как на ладони. Они были слишком крупные, чтобы между них что-то выросло, и слишком мелкие, чтобы укрыться. По ту сторону белых камней была Чечня.
Группа мальчиков, в шестнадцать человек, во главе с одним взрослым Максудом, осторожно пересекла пустую в этом месте дорогу и вскоре вышла через прибрежный кустарник к каменной реке.
«Эта река как война, – подумал Алихан, – ее еще нет, но весной она обязательно будет».
Шутки и смех прекратились. Все шли молча; полная огромная луна превращала кусты в заросли инопланетных трав, за которыми затаилась засада кяфиров. Алихан заметил, что он не самый щуплый в группе. Один мальчик был мельче его. Правда, ему было всего тринадцать.
Они дошли до белых камней, и Максуд поднял руку.
– Я проверю, – сказал Максуд, – вдруг там засада.
– Я с тобой, – сказал Мурад.
Он был выше Алихана на полторы головы, и никто бы не назвал Мурада ребенком. На ринге Мураду случалось одолевать бойцов на двадцать килограмм тяжелей. Камуфляж сидел на нем как влитой, – это был настоящий воин, такой, каким были его дед и отец, и Алихан мучительно почувствовал, как он завидует Мураду. Они прошли всего три километра, а тело Алихана уже было ватным и вялым, словно он роженица, а не мужчина. Мурад – никогда не испугается. Мурад – никогда не струсит. И тело Мурада никогда не подведет его в самый главный момент.
– Нет, – сказал Максуд, – я пойду один.
Он закинул за плечи рюкзак и пошел по белой сверкающей полосе, облитой лунной глазурью. Мир спал. Скалы вдали стояли, словно ступени к престолу Аллаха, и мелкие облака были как овечья шерсть, разбросанная по небу. И подумать только, что он стоит у трона миров, – а сестра его хотела, чтобы лежал на больничной койке в смрадном городе кяфиров, и вместо пряного аромата горных трав вдыхал запах хлорки и нечистых общих сортиров.
Фигурка Максуда шла посереди белой сверкающей ленты. С этого берега казалось, что он идет пешком по воде. Потом Максуд исчез в прибрежных кустах, и вскоре с того берега донесся тихий клекот: Максуд извещал, что все в порядке.
Мальчики ступили на каменную реку.
И тут новый приступ скрутил Алихана. Тело прошила привычная дрожь, желудок опал, как проколотый шарик, Алихан перегнулся пополам, и его стало мучительно рвать какой-то зеленой слизью. Алихан упал на колени, а когда он поднял голову, он увидел, что рядом стоят Мурад и еще трое ребят из Тленкоя. Мурад протянул ему руку и встревоженно спросил:
– Алихан, что с тобой?
– Да он трусит! – расхохотался один из мальчиков, которому, видимо, тоже было не по себе. – Пусть идет домой и чинит компьютеры.
Алихан, пылая от стыда, вскочил. Основная группа подростков была уже посередине реки, Мурад отстал, чтобы не оставлять Алихана.