Звать на помощь? Это в то время, когда о помощи молят тебя?
Он разбежался и прямой ногой грохнул в дверь. Охнув, схватился за ногу.
Нет. Так не пойдет.
Он схватил камень и, прицелившись, с пяти метров точно попал в окно.
Еще не успели отзвенеть осколки, а он уже влезал в окно. Впервые — к жрице.
Внутри он увидел следы борьбы — опрокинутый табурет. Теперь даже консервная банка на полу могла натолкнуть его на такую смелую мысль.
Дверь в храм была приоткрыта. Однако, прежде чем перешагнуть порог святилища, он заглянул в спальню жрицы.
Две кровати. Две тумбочки. В голову влезло малознакомое слово «аскетизм».
На одной из кроватей он увидел куклу. Поначалу принял ее за ритуальную куклу вуду. Но это была обыкновенная кукла Барби — с белым лицом, белыми руками и ногами. Кукла принадлежала внучке фона. Но где же сама девочка?
Он понадеялся, что в храме.
Когда он появился там, на него уставились две пары одинаково круглых глаз. И он ответил им взаимностью. И, развернувшись, смело покинул святилище.
Мамбо и Леонардо обменялись взглядами. Спятил? Вроде того.
Но он вернулся через полминуты с огромным разделочным ножом, который нашел на кухне. От спасателя в его облике не было ничего. Он походил на душегуба в заключительном акте, где приносит в жертву своей ненормальности двух влюбленных, привязанных им к столбу. Даже когда он занес нож над веревкой, врезавшейся в кожу жрицы, со стороны казалось, он намерен отрубить ей руку.
Они успели отъехать на пятьдесят километров и сменить машину. Дорога лежала через городок, который отличался от Фумбана тем, что центр его тонул во мраке. Катала выругался, когда фары «Шевроле» вырвали из сумерек вечерней улицы четверку чернокожих полицейских. Хотя на его взгляд такого не могло случиться в принципе.
— Я слышал, что ниггеры в темноте ни хрена не видят. Особенно когда напьются по-черному.
Он, повинуясь жесту полицейского, прижался к обочине. Заглушив двигатель и воткнув первую передачу, машинально потянулся к дверце. Снова выругавшись, остался на месте, поглядывая в зеркальце заднего обзора. Несколько секунд, и высоченный негр в пропотевшей форме заглянул в машину. Его лицо оказалось на расстоянии ладони от лица Живнова, зажмурившегося от яркого света фонарика.
— Хай! — приветствовал он полицейского, растянув губы в фальшивой улыбке.
— Угу, — промычал чернокожий громила.
— Угу по-камерунски значит — привет, предъяви права, мудила, и выйди из машины, — перевел Катала. — Еще не родился такой мент, которому я бы не засрал мозги. Только начни с ними сюсюкать, они сразу сообразят: «Оба-на! Вот и бишкекская лохиня». И начинают разводить на бабки.
— Полегче, — слегка осадил его Нико.