Sамки

Сергей опустил глаза.

– И горючего дай! – потребовал капитан. – Побольше, чтоб и внутрь хватило, и растереть, если что…

Неожиданно даже для себя Михаил поднялся:

– Я с вами пойду.

Разинов покачал головой.

– Я собой рисковать могу. И Танькой. И… – Он судорожно сглотнул. – А ты, Стерхов, – армейское имущество…

Михаил усмехнулся:

– Значит, будем считать – я в самоволке.

Не дожидаясь возражений, он быстро накинул тулуп, взял со стола ушанку и посмотрел на Сергея. Тот, ни слова не говоря, полез куда-то за шкаф и вытащил темную литровую бутылку – их собственный НЗ.

– Не надо вам никаких транквилизаторов. Сейчас по две ложки элеутерококка, а горючка – по мере надобности, потом.

Они вышли на улицу все вместе. Вьюга грозно завывала в уже непроницаемой тьме. Тусклая лампочка над дверью еле освещала бесформенную кучу возле порога – сразу и не отличишь, сугроб это или человек. Сергей подошел к детским деревянным санкам, где закутанная в гору уже запорошенных снегом одеял сидела перепуганная Татьяна, наклонился, спросил что-то сугубо медицинское и непонятное Михаилу, услышав ответ, кивнул, поправил одеяло, ободряюще похлопал по плечу.

– Если быстро, то успеете, – обернулся он к капитану. – У нее толчки еще редкие. А я к радистам. Будем связываться с госпиталем, чтоб все готовили и выходили вас встречать. И вот еще что… подождите-ка…

Он бросился в дом и через несколько минут появился с мотком толстой веревки. Скальпелем перепилил тоненькую бельевую, кокетливым бантиком привязанную к санкам, намертво прикрутил новую, длиной метра три. Махнул рукой Разинову: подойди, мол. Перекинул ему веревку через шею под воротник тулупа, пропустил под руки.

– Так сподручней, – заверил он. – А сани тянуть по очереди.

Больше не было сказано ни слова. Капитан поправил веревку и, неуклюже переваливаясь в свежем мягком снегу, побежал вдоль натянутого до границы поселка троса. Михаил пристроился за санями.

Фонарик капитана едва поблескивал где-то впереди. Однообразный нескончаемый вой ветра выметал из головы даже обрывки мыслей. Михаил уже не помнил, сколько раз они по очереди впрягались в сани, сколько раз падали, останавливались, пили спирт. Торосы у берега сменились гладким льдом, катить сани стало немного легче. Но ветер, казалось дувший со всех сторон, уже намел толстый слой снега, почти по колено – одному из них приходилось бежать впереди, прокладывая путь.

Татьяна несколько раз соскальзывала с саней, когда они натыкались на очередной выросший неизвестно откуда ледяной холмик, кажется, всхлипывала, тихонько стонала, но плотно сжимала зубы – ни одной жалобы, ни одного крика. Молчали и они, экономя силы и дыхание.

Путь казался нескончаемым. Глаза слипались, клонило в сон. Просто упасть бы и лежать тут без движения, не думать ни о чем, пусть будет что будет…

Они уже давно перешли с бега на шаг, а сейчас просто тащились навстречу вьюге и ветру. Куда? К Большой земле? Конечно, они сверялись с компасом – хватило ума захватить, но все равно могли отклониться, известно ведь, что человек в потемках всегда забирает влево. Тогда с теми, кто вышел их встречать (Вышли! Обязательно вышли! Нельзя думать иначе!), они могли уже разминуться…

Снова появились торосы – значит, берег близко.