Однако самое главное сейчас вовсе не его настроение: общаться с супостатами и блистать интеллектом ему все равно не придется – мы не дадим.
Но вот тот факт, что встал он неправильно, может загубить на корню всю боевую задачу…
– В смысле – «никак»?!
– До сектора не дошел.
– Вот епп… На забор смотрел?
– Никуда он не смотрел. Весь в себе.
– Ладно, тогда вот так. – Петрушин достал телефон.
– Кому?
– Иванову.
– Жень, запорем всю операцию. Ну обсудили же все эти аспекты…
– А я говорить не буду. Просто позвоню, чтоб встряхнуть, из ступора выдернуть.
Петрушин набрал номер.
– Смотри.
– Да и так смотрю.
Через несколько секунд Иванов встрепенулся, полез в барсетку и воровато оглянулся по сторонам.
И тут взгляд его споткнулся об надпись на заборе – полковник застыл как вкопанный и даже слегка отшатнулся назад, словно стукнулся лбом об стену.
На заборе – каракули, такое впечатление, что нацарапал только что освоивший азбуку пятилетний мерзавец: «Сдезь былъ Вася» – и жирная стрелка вправо.
Иванов приложил телефон к уху, еще пару секунд смотрел на забор, потом уверенно двинулся к нарисованному на асфальте условному знаку.
Отсюда знак не видать – угол не позволяет, но вас, так и быть, я в этот дикий секрет посвящу. Там намалеваны девчачьи классики – для отвода глаз (пришлось Васю отдельно инструктировать, в тех местах, где он рос, классикам предпочитают игру «завали хунхуза с первого выстрела»), а рядом, в полуметре, кривоногий волосатый мужик, писающий по навесной траектории на угол армейской палатки.
Надпись под мужиком жаловалась: «Генацит!!!»