Я, понятное дело, не стал сообщать им об истинной причине моего требования по поводу написания заявления. Мне эта бумага была нужна как воздух. Ведь именно я оказался в квартире Храпова в очень неподходящее время и именно на мне пока висело обвинение в убийстве. А чалиться за других – увольте. Своя рубаха ближе к телу…
Провожая меня, дед Артем бурчал:
– Вот так завсегда: явился, как красное солнышко в зимний день на несколько часов – и унесся перекати-полем. И в кого ты такой непоседливый удался?
– Артем Тарасыч, дорогой мой, я так тебя люблю и так скучаю по тебе… – Я обнял деда. – Но жизнь вносит свои коррективы. Надо. Обещаю приехать зимой на охоту. На целую неделю. Да что там обещаю – клянусь… – И подумал: "Если жив буду…" Дед крякнул в досаде и поцеловал меня по русскому обычаю – троекратно. Удивительно, но он очень любил, когда я кликал его по имени-отчеству. Наверное, ему казалось, что таким макаром я проявляю к нему не только родственные чувства, но и огромное уважение – как к патриарху нашего рода. Впрочем, так оно и было.
– Деда, эту "дуру" дарю тебе на память. Только людям ее не показывай. – Я вручил ему помповое ружье, которое изъял их обращения вместе с "восьмеркой", и патроны. – И еще одно: вдруг здесь появятся нехорошие люди – стреляй, долго не раздумывая. Они ни тебя, ни моих друзей не пощадят.
– Станька, ужель так все сурьезно?
– Еще как серьезно. Ну, ничего, прорвемся. Из дому выпускай их только вечером, по темноте. И проследи, чтобы даже соседи их не видели.
– Это можно. Не впервой…
"Восьмерка" пожирала шоссе как мифический дракон. Только начало светать, дороги были еще пусты, и я гнал, словно сумасшедший. Мне край нужно было посоветоваться с Платом. События нарастали словно катящийся с Эвереста снежный ком, и я очень боялся, что он погребет под собой и меня, и Леву с Эллой, и наше О.С.А.
Вдогонку мне летел розовый прозрачный рассвет.
Глава 19. ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ
Я успел вовремя. На часах была половина десятого, когда я, с воспаленными от бессонницы глазами, ввалился в нашу контору. "Восьмерку" мне пришлось отогнать на противоположный конец города, где я ее и оставил, припарковав среди двух десятков машин, стоящих возле какого-то завода, а сам добрался на работу на перекладных – автобусом и двумя трамваями.
Плат, красный от злости, едва меня не съел.
– Где тебя нечистый носит!? – набросился он, едва я переступил через порог. – Не мог позвонить и предупредить!?
– Не мог! – огрызнулся я и плюхнулся на диван. – Кофе… Чашечку кофе… Марк, ты меня слышишь!?
– Я тебе что, половой!? – Маркузик выскочил из своей кельи с воинственным видом. – Подай, принеси, чего изволите-с… Совсем оборзел.
Плат вдруг успокоился. Он смотрел на меня с тревогой и пониманием. Мы так хорошо изучили друг друга, что нам не нужно было лишних слов. Видимо, Серега сообразил, что я не просто где-то болтался, а явился с очень важными новостями.
Я поднял на него глаза и кивнул. Плат остро взглянул на злого, как черт, Марка, строго сдвинул брови и тихо пощелкал пальцами. Тот недоуменно прищурился, но тут же, сообразив, что хочет сказать Серега, поторопился вернуться в лабораторию и спустя несколько секунд принес свою "глушилку".
Я заговорил лишь тогда, когда на панели миниатюрного электронного генератора зажглась зеленая лампочка и раздался едва слышный зудящий звук.
– У нас опять серьезная проблема. А ты, – обратился я к Марику, – кофе мне все-таки свари. Свой, фирменный. Будь добр. За мною не залежится. Я бодрствовал всю ночь.