Наперегонки со смертью

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что там у тебя стряслось?

– Все нормально. Братан Федя приезжает. Сегодня. Бегу на вокзал встречать. Тороплюсь, чтобы поспеть к приходу поезда. От вас привет передавать?

– Передай… – после некоторого раздумья неохотно ответил Дубов. – Так когда, говоришь, прибывает поезд?

– Через час.

– Жаль. У меня скоро деловая встреча. Освобожусь только к двенадцати. А то и я приехал бы на вокзал. Давно Федю не видел… – Теперь в голосе Петра Никаноровича зазвучала ирония.

Все ясно. Дубов дал добро на встречу, но только в обед. Что ж, поболтаюсь немного в парке, выпью в баре чашку кофе – я ведь еще не завтракал. И лишний час-другой поразмыслю. Потому что в "гостинице" было недосуг – я спал, как убитый. Пришел, едва успел раздеться – и отрубился. Точно нервишки шалят. Такой напряг, что впору брать путевку в санаторий.

Над городом скалилось красное солнце. День обещался быть ясным, сухим и морозным.

Но в моей душе пока царили сумерки.

Глава 22. КРИМИНАЛЬНОЕ ТРИО

Погода стояла настолько хорошая, что даже Гнилушки казались не городским рассадником зла, а заповедным местом, куда водят зарубежных туристов, чтобы они полюбовались на русскую старину. Солнце нарисовало на голубой небесной холстине какие-то невероятно воздушные, светлые и радостные дома, а сверкающий под его лучами золоченый купол церквушки, построенной каким-то доброхотом из новых русских совсем недавно, был похож на библейскую звезду, возвестившую рождение Христа.

Я шел и думал, что скоро начало нового тысячелетия, что люди украсят свои квартиры елками и будут в новогоднюю ночь устраивать фейерверки, а у меня, как у того Бобика, ни своего угла, ни перспективы вступить в третье тысячелетие живым и здоровым. Но на фейерверк я мог рассчитывать. Даже авансом, не дожидаясь боя курантов. Притом завтра или послезавтра. А может быть, учитывая мою "везучесть", и сегодня. Только, как говорил герой одного комедийного фильма, в твоем доме, Чернов, будет играть музыка, но ты ее не услышишь. И то правда – пуля летит очень быстро, не успеешь глазом моргнуть…

Я столкнулся с ними лицом к лицу. Это называется несчастный случай на производстве. И какой бес понес меня именно по этому, внешне благообразному, переулку!? Видимо, меня подвела излишняя впечатлительность и любовь к патриархальному образу жизни, моей сусальной мечте на пороге четвертого десятка, который может быть и не разменянным.

В этом переулке, чудом сохранившем свою девственную первозданность, находились дореволюционные купеческие дома. Они были построены с большой выдумкой и украшены головами львов, женскими фигурками, розетками, пилястрами и так далее.

Готовясь к какому-то празднику – может, к выборам – городские власти привели в порядок фасады зданий и брусчатку, и мне казалось, что вот-вот из-за угла выедет пролетка на дутых шинах и господин в цилиндре и плаще приветливо помашет рукой статскому советнику Чернову, который вывел прогулять свою болонку.

Но из-за угла появилась не пролетка с моим приятелем, а трио гнилушкинских хмырей. От них за версту несло духом параши и блатной вольницы. Они уставились на меня как на призрак тюремного надзирателя.

– Ба-а, какие люди и без охраны! – воскликнул один из них, когда они наконец справились с изумлением. – Ковбой снова пожаловал в наши прерии. – Похоже, в промежутках между отсидками он начитался американских вестернов.

Я тоже их узнал. Они были из той компании, которая нарвалась на неприятности во время моего первого официального визита к Дубову. Среди них, к большому моему огорчению, находился и тот, что был пришпилен вилкой к столу. Он явно не исповедовал христианский принцип, гласящий: когда тебя бьют по левой щеке, подставь и правую. В этот момент я очень пожалел, что оставил пистолет в тайнике. Но в моем положении разгуливать среди белого дня с оружием за пазухой равносильно самоубийству. Тем более, что мне никто не мог дать гарантий на "чистоту" ствола. Вдруг из него кого-нибудь грохнули? И доказывай потом, что ты не наемный убийца, получивший очередной "заказ".

– За нами должок, – между тем продолжал первый, высокий мужик лет сорока с длинным лошадиным лицом и широкими черными бровями. – Ты зачем обидел Бондаря?

– Зачем!? – как эхо повторил второй, с невыразительным рябым лицом; на его левой руке не хватало двух пальцев.

Молчал только обиженный мною Бондарь. Он стоял, засунув руки в карманы куртки и смотрел на меня исподлобья взглядом потревоженной змеи. Это был очень тяжелый взгляд, не суливший мне ничего хорошего.