– Гена, поди сюда! – Лычок выглядел очень испуганным.
– Я занят. Ты что, не видишь?
– Есть разговор. Это срочно!
– Дай мне пять минут. Мы заканчиваем сверку. Или на заводе снова пожар?
– Гена!!! – страстно возопил Лычков. – Я ведь сказал – срочно!
– Сява, вали отсюда! – рявкнула своим хрипловатым голосом Кокошкина; когда она злилась, то всегда называла Лычка Сявой, что его просто бесило. – Рабочий день заканчивается, а у меня товар не оприходован. Бухгалтеры словно взбесились, звонят по поводу накладных с обеда. Так что гуляй.
– Люсинда… – Голос Сева подрагивал от ярости. – Бля!.. Твою… и всех остальных… зараза!
– Злобно выругался он в платочек и, пнув ногой один из ящиков, удалился в клоповник – так называли небольшую утепленную клетушку, где обычно отдыхали складские грузчики.
– Что это с ним? – мимоходом поинтересовалась быстро остывшая Кокошкина.
– С женой разводится, – брякнул я первое пришедшее в голову объяснение странного поведения Лычка.
– Ну? – удивилась Люсинда. – Это очень плохо.
– Почему? Человек обретает свободу. Может, для него это счастливое долгожданное событие.
– Я не об этом. Кто нам теперь по дешевке будет конфеты продавать?
– А-а… – Я рассмеялся. – Кому что, а курице просо. Так ведь его жена по-прежнему работает на пищевкусовой фабрике. Можешь не волноваться, я составлю протекцию, и сладкий поток твой склад не минует.
Лычков был у своей жены еще и лоточником. Он толкал по дешевке ворованные (пардон, вынесенные) ею с фабрики конфеты и другие сладости. Естественно, только своим знакомым и друзьям. А таких на "Алмазе" насчитывалось немало.
Сева метал икру. Он бегал по клоповнику с такой скоростью, что у меня в глазах начало двоиться.
– Ты что, сбрендил!? – спросил я удивленно и на всякий случай посторонился – чтобы он не оттоптал мне ноги.
– Ты все шутишь! – прошипел Лычок, хватая меня за лацканы пиджака. – Мы влипли!
– Куда?
– В дерьмо!