– Увы…
– Больной али как?
– Нет, с этим все в норме. И ориентация у меня стандартная. Не получилась семейная жизнь…
– Вот видишь, что выходит. Одни не хотят, другие не могут, а кто-то и хочет, и может, но не получается.
В итоге белая раса лет через сто полностью вымрет.
– Извините, Иван Игнатьевич, но у меня болит голова за сегодняшний день.
– Ах, да-да-да… Давай еще по маленькой и займемся делом…
Спустя полчаса я сидел перед трюмо, а Иван Игнатьевич колдовал над большой коробкой от телевизора, где он держал свои прибамбасы.
– Сохранил, понимаешь… уж не знаю, зачем, – говорил он, доставая из коробки парики, усы, бороды, какие-то коробочки, щеточки, баночки, тюбики и еще фиг знает что. – Год назад пригласили пару недель поработать – кто-то в отпуск ушел или заболел – так я немного обновил свой ассортимент. – Иван Игнатьевич ухмыльнулся. – Даже на старости лет не могу избавиться от советской привычки прибирать рукам все, что плохо лежит.
– Хотите, чтобы я отпустил вам грехи? Считайте, что вы уже чисты перед Богом и совестью как стеклышко. Что такое грошовая коробка грима или старый парик в сравнении с теми миллиардами, которые украли у народа олигархи-демократы? Да вы просто святой на фоне бандитов, казнокрадов и некоторых нардепов, которые хуже самых грязных проституток.
– Утешил старика, утешил… – Иван Игнатьевич заулыбался. – Ну-с, начнем. Ты, хлопчик, черненький и кучерявый, поэтому сделаем тебя слегка блондинистым. Борода будет чересчур – в глаза бросается, а вот усы – в самый раз. Брови… Брови осветлим.
– Ну, нет уж… Иван Игнатьевич, я ведь не буду все время ходить в гриме. Что ж мне, потом придется их снова красить?
– Тогда крепись, будем брови клеить. Неприятная процедура, особенно когда захочешь от них избавиться.
– Семь бед, один ответ. Начинайте…
Иван Игнатьевич работал над моей внешностью почти час. Наверное, он мог бы выполнить работу быстрее, но старик увлекся и по ходу дела прочитал мне целую лекцию по своей профессии. Я слушал, что он говорил, с большим вниманием. Слушал и запоминал. Вдруг когда пригодится.
Наконец Иван Игнатьевич закончил причесывать парик и с удовлетворением сказал:
– А теперь смотри.
Я подвинулся поближе к зеркалу – и в изумлении открыл рот. Фрагментарно мне удавалось время от времени подсмотреть, что делал Иван Игнатьевич, но в комплексе как-то не получалось.
И теперь, когда из глубины зеркала на меня воззрился незнакомый усатый блондин, который казался моложе меня лет на десять, я был поражен до глубины души.
– Да-а… – протянул я, осторожно касаясь рыжеватых усов. – Ни в сказке рассказать, ни пером описать.