– В бега – это не то слово. Я просто лег на дно. Меня подставили, уж не знаю по какой причине. Притом, по крупному. Что мне оставалось делать? Сидеть в каталажке и ждать приговора?
– Ну зачем вы так… Мы бы разобрались.
Я невесело и с вызовом рассмеялся.
– Валентин Иванович, я уже далеко не мальчик, а потому глупым иллюзиям не подвержен. Никто не стал бы разбираться. И торчал бы я в зоне до нового пришествия, матеря на все заставки свою гражданскую сознательность.
– Почему все так не любят правоохранительные органы…
– Это вопрос или плач славянки?
– Констатация факта.
– Я могу вас утешить – к полиции не испытывают нежных чувств практически во всем мире. Как можно любить дубинку, которая может ударить тебя по голове в самый неподходящий момент и нередко без веской причины?
– Считайте, что вы меня утешили…
Следователь смешно наморщил свой длинный нос, похожий на прямой птичий клюв. Видимо, так он улыбался.
– Но я бы хотел вас выслушать, – сказал он, закуривая. – Мне, например, многое не ясно.
– А что вам ясно? То, что я единолично замочил пятерых человек?
– Шестерых, – ответил следователь.
– Вам виднее. А кто шестой?
– Некий гражданин Чичерин.
– Ни фига себе… – У меня глаза полезли на лоб. – Вы что, и наркома иностранных дел на меня повесили!?
Так ведь он умер в тридцать шестом году… если я не ошибаюсь. Самую малость не дождался, сердешный, пока его расстреляют.
– Того Чичерина звали Георгием, а нашего – Климом.
– Клим… – Я уже понял о ком идет; это имя мне было хорошо известно.
Клим… Подручный Григора. Выходит и его отправили вперед ногами вместе с Карантином. Не хило.