Мэр Бештоя опустил глаза и сказал:
– Я готов ручаться, что это не так.
Комиссаров усмехнулся и сказал:
– Я не советую вам ручаться за своего брата, Заур Ахмедович. Вы слишком многого о нем не знаете.
Заур промолчал. Меньше всего он собирался обсуждать своего брата в присутствии посторонних.
– Вы ведь думаете, что брат вас спас из чеченского плена? А вы никогда не задумывались над тем, что в результате этого похищения Джамалудин, которого вы прокляли и выгнали из дома, стал вашей правой рукой? И что чечены, которые вас украли, перед этим пять лет были друзьями Джамалудина?
Мэр города Бештоя вежливо улыбнулся.
– Скажи ему, Арзо, – сказал Комиссаров, – скажи ему, что Джамалудину вовсе не надо было искать, кто похитил его брата. Он это знал с самого начала. Они были в доле, все трое, Джамалудин, Арзо и Бувади. Только Джамалудин обещал Бувади, что они поделят барыш, а потом передумал и разнес ему голову. Раньше, чем тот успел пожаловаться.
Заур смертельно побледнел и оглянулся на чеченца. Лицо Арзо ничего не выражало: ни левая половинка, ни правая.
– Скажи ему, Арзо! – приказал Комиссаров, – скажи то, что ты говорил мне. Он мне не поверит, тебе, кунаку, он поверит.
Мэр резко встал.
– Не поверю, – сказал он, – ты слишком много лгал, Арзо.
И вышел из беседки.
Во дворе Заура ждали два черных джипа, доверху набитых людьми Джамалудина, в одинаковых темно-рыжих берцах под одинаковым камуфляжем. Только рожки у автоматов были разные, – у одних они были перемотаны синей изолентой, у других черной, а некоторые вообще не любили спаренных рожков.
Заур молча сел в один из джипов на заднее сиденье, и кортеж тронулся из Торби-калы.
Заур молчал всю дорогу до Бештоя. Он сказал русскому, что не верит – но это было не совсем так.
Слова Комиссарова упали на слишком хорошо подготовленную почву. На бешеный нрав Джамалудина, на череду постоянных скандалов, на сожженный трейлер, на вечное опасение Заура, что его брат вот-вот отколет что-нибудь такое, что даже безразличным ко всему федералам покажется чересчур.
И теперь, откинувшись на кожаные подушки и смотря в одинаковые черные шапочки на одинаковых затылках Шахида и Абрека, Заур вспоминал все, что было десять лет назад. Грязный резиновый коврик «Жигулей», в который его ткнули лицом. Треск сломанного предплечья. Холодный подвал и наручники, на которых его подвесили, – по странной иронии судьбы, это помогло костям срастись правильно. Пять раз в день он молился Аллаху, чтобы тот дал ему возможность отомстить, он видел во сне только месть и перерезанное горло своих палачей, ни разу за все эти дни, ни на минуту, ни на секунду, он не примирился внутренне ни с пленом, ни с выкупом, – он только внешне делал вид, что спокоен и готов к переговорам. И самой счастливой минутой в его жизни была та, когда он увидел кровь, брызжущую из разорванного горла Бувади Хангериева, и своего брата, всаживающего в чеченца пулю за пулей.
Ни свадьба, ни рождение сына, ни первый заработанный миллион, – ничто не могло сравниться с этой минутой, и если бы Заура, – спокойного, выдержанного Заура, – в Судный день спросили, что такое счастье, он бы ответил: «Счастье – это смерть твоего врага. Это видеть, как горит его дом и течет его кровь. Счастье – это когда ты убиваешь его детей и берешь его жену».
Возможно ли, что эта минута была лишь частью спектакля? Что Джамалудин с самого начала знал, кто похититель его брата, и что все розыски и трупы, устроенные им, были лишь для отвода глаз, или же потому, что похититель тоже решил развести Джамалудина и не показал ему всех козырей? Возможно ли, что если бы пуля Джамалудина тогда промедлила хотя бы мгновение, то Бувади успел бы воскликнуть: «Что ты делаешь? Мы же договорились!»
ebooksa