– Мы созовем Шуру Алимов, чтобы она выбрала имама. А до той поры будет, как ты скажешь. Хочешь, я отдам тебе власть. Хочешь, будем вместе, как в Абхазии. Разве ты не тоскуешь по той войне, кунак?
Джамалудин молча смотрел мимо Арзо куда-то вдаль, и вместо залитых алым гор он видел солнце абхазской войны, и новенький БМП во дворике детского сада, и молодого беззаботного Арзо, хохочущего с пластмассовым волком в руках.
– Русские никогда тебе не простят, – сказал Арзо, – они прощают только тех, кто им враг. Они не прощают тех, кто идет на попятную. Джамал, я пришел сюда умереть. Семь лет назад я стоял на пороге рая, и я пришел вернуться в рай. Но когда я увидел тебя здесь, я понял, что нами обоими двигал Аллах. Не сворачивай с пути, на который ты стал, и не нарушай предназначения, устроенного Господом миров!
Закатный свет горел на смуглой коже Арзо, и лицо его, в профиль, казалось чистым и гладким, а глаза сверкали, как два красных угля. Лидер бештойского ополчения и внучатый племянник основателя советской власти в Бештое, ревностный мусульманин Джамалудин Кемиров стоял перед полковником ФСБ и Героем России Арзо Хаджиевым, который учил его воевать в то время, когда им обоим на двоих не было и сорока, и в глазах его плескалось море у Гагр, – и в это море нельзя было войти дважды.
– Почему ты сказал моему брату, что я участвовал в его похищении? – спросил Джамалудин.
– Это взял и ляпнул Комиссаров, – сказал Арзо, – а я знал, что он проверяет мою верность федералам. Я не хотел возражать ему при всех, а когда я стал звонить Зауру, я не смог дозвониться.
Джамалудин чуть усмехнулся, и Арзо стало очень неудобно. Он понимал, что если бы он не промолчал вчера, ему было б больше веры сегодня. И он понимал, что именно это сейчас и скажет ему аварец.
– Отдай мне Ваху, и мы продолжим разговор, – бросил Джамалудин и пошел к беломраморному портику, вдавливая в черную жирную землю цветы российского флага.
На ступенях у портика Ташов протянул ему рацию.
– Джамалудин? – сказал холодный голос, – это Углов. Вертушка с Чараховым приземлится через десять минут. Кстати, мы включили его в состав Штаба.
Шапи Чарахову снился хороший сон. Ему снилось, что он куда-то летит на белом, как снег, вертолете, и крылья этого вертолета похожи на крылья бабочки, и вокруг площадки, на которую он опустился, растут дивные яблоки и бродят олени с золочеными рожками, а со всех сторон площадки к нему идут его мертвые друзья: Идрис, и Антон, и его старый дед Багаудин, который вдруг помолодел и превратился в тридцатилетнего мужчину.
Потом Шапи открыл глаза, и увидел, что сон был не совсем сном. Он лежал на носилках под открытым небом, и сверху над ним нависали крылья вертолета и лицо мэра Бештоя.
– Шапи, – тихо сказал Заур, и почему-то слова его еле-еле касались ушей Шапи, как акварель на беличьей кисточке касается бумаги, – что они с тобой сделали?
Шапи улыбнулся, и выговорил необычайно ясно:
– Я ничего не подписал. Заур, я хочу, чтобы ты знал, я ничего не подписал.
Потом он закрыл глаза, и белый вертолет понес его дальше.
Вертолет с Шапи Чараховым приземлился на площади у мэрии в половине восьмого, а еще через пять минут от него, вереща и вертя синим глазом, рванула «скорая», а за «скорой» – кортеж из черных «Мерсов» с московскими и бештойскими номерами.
Углов, сидевший в одном из «Мерсов» вместе с Зауром, неотрывно смотрел в стекло. Горожане, теснившиеся на перекрестках, походили на выселившийся из улья рой.
Машины летели, сворачивая с одного широкого проспекта на другой, перед глазами Углова мелькнула желтая двухметровая ограда с широкими столбами и коваными чугунными решетками, и через секунду «скорая» влетела во двор горбольницы номер три, залитый черным жирным асфальтом и черной жирной землей с ухоженными островками роз на клубмах.
Двое санитаров подхватили носилки и бросились с ними внутрь. Когда Углов взбежал на второй этаж, он увидел уже только край зеленого халата, исчезнувшего за дверью операционной, и бледное, как побег спаржи, лицо Заура.
ebooksa