Земля войны

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я дважды дрался за Россию, – сказал Джамалудин, – я дрался за нее в Абхазии. Я сражался вместе с Шамилем, и Джохар был так зол на нас, что когда мы приехали в Грозный, он нас не принял. Мы приехали к президентскому дворцу, а на площади не было ни одного человека, кроме Зелимхана. Шамиль был в бешенстве. Если бы это был не Шамиль, можно было б сказать, что он плакал. Мы сражались за Россию, Джохар три года не мог нам это простить, а что сказала Россия? Она сказала: «Это там дрались какие-то кавказские наркоманы». Когда шла война в Чечне, я ездил туда и вытаскивал людей. Кто получал за это медали?

Джамалудин сделал шаг назад и оказался над лежащим Комиссаровым. Ствол его автомата звякнул, ударившись об Орден Мужества.

– Откуда у тебя этот орден? За спасение сына Владковского? Ну-ка расскажи, как ты его спас? А потом пусть Кирилл вам расскажет, как было на самом деле!

Заместитель генерального прокурора молчал. Вряд ли он мог что-то возразить своим мучителям: он был без сознания.

– Когда чечены полезли на нашу землю, – сказал Джамалудин, – мы все встали как один человек. Ваши танки стояли в ущельях, а мы ехали мимо этих танков на джипах. Сотни ребят приехали из Москвы, из Питера, отовсюду, некоторые прилетели на своих самолетах, и все они взяли в руки оружие и поехали защищать свои горы. Я не просил вашей благодарности. Мне она была не нужна. Я защищал свою землю. Но думаете, мне было не смешно, когда я увидел, сколько русских генералов получили медали за взятие в плен Арзо Хаджиева?

– Если только критиковать наши вооруженные силы, – с достоинством промолвил замминистра внутренних дел, – это неконструктивно. Кто же защитит страну в следующий раз?

– Да? – сказал Джамалудин, – ну защити меня.

Кто-то из его людей сдержанно прыснул, а Хаген скорчил страшную рожу и заорал:

– Ой, мамочки, боюсь! Защищите меня.

А потом Джамалудин, стоящий лицом к заложникам и спиной ко входу в зал, услышал, как мягко скрипнула дверь, и увидел, как лицо Хагена стремительно меняется, и вместо потешной гримасы застывает белой маской. Заложники не поняли, что происходит, и по-прежнему глядели только на Джамалудина.

– Ты хотел видеть меня? Я пришел.

Джамалудин стремительно обернулся.

У входа в актовый зал стоял Ваха Арсаев.

* * *

Кирилл почувствовал, как у него останавливается сердце.

Он много раз видел Ваху Арсаева, на той самой злополучной записи, на которой он вместе с двумя своими сообщниками расстреливал полпреда президента России, и за прошедшие семь месяцев Ваха нисколько не изменился. Он был одного роста с Джамалудином, разве что немного шире в кости, гибкий и прочный, как сыромятный солдатский ремень, с высоким лбом, стеклянными зрачками и аккуратно подстриженной, где-то в сантиметр, бородой. Борода была совершенно черной и составляла странный контраст с седыми волосами, выбивавшимися из-под черной с арабскими буквами повязки. На Вахе были полосатые гольфы, широкие, до колен, штаны, и майка с короткими рукавами.

Все в республике знали, что два последних года Ваха ходит с барсеткой, в которой рыночные торговцы держат выручку, а Ваха держал там двести грамм пластита. Ваха поклялся не сдаваться живым, и Кирилл предполагал, что он побаивается Джамалудина не меньше, чем федералов. Во всяком случае, от федералов Ваха однажды откупился, а от Джамалудина его бы не спасли никакие деньги.

Но сейчас у Вахи не было ничего, даже перочинного ножика, и даже Абрек и Шахид, приведшие его в зал, остановились на пороге, сложив руки, и молча смотрели, как человек, которого они не чаяли взять живым, идет по скрипящим доскам между оцепеневших заложников.

Ваха подошел к штырю, вбитому в сцену, потрогал его рукой, обернулся и хладнокровно спросил:

– Для меня, что ли?

Тишина была совершенно оглушительной. Джамалудин не шевельнулся. Заложники на полу, казалось, перестали дышать. И в этой оглушительной тишине в кармане Джамалудина зазвонил сотовый. Связь колебалась на пределе слышимости; звук гулял в трубке, как ветер в ущелье.