Во рту Гвидо Терона стало суше, чем в пустыне Невада. Он был в шаге от разгадки... Он мысленно представил не самого снайпера, но лучшую позицию в районе аэродрома. Еще бы одно усилие, и он бы представил мертвую пару: первого и второго номера.
Глаза Лори Монро. Кажется, они ближе, чем она сама. Это называется взглядом. Она сочувствует, сопереживает. Рада, что не она раскорячилась на трапе и это не ее кейс-атташе валяется в самом низу. Она, выгнув спину колесом, приняла позу пассажира самолета, совершающего аварийную посадку. А еще она в меховой шубе похожа на хищника. Она почти у двери, и это положение позволяет ей безбоязненно смотреть на шефа своего отдела. Она знает, что шеф ранен, но не знает, насколько тяжело. В его правой штанине, набухшей от крови, находилась ампутированная конечность; только ткани мышц и кожа удерживали нижнюю часть ноги. От беспамятства его спасал страх и обезболивающее, вырабатываемое организмом. И глаза. Он боялся смотреть на свою ногу.
Нэд Келли. У него самая загадочная поза. Он упал лицом вниз в тот момент, когда вторая пуля заставила зазвенеть трубчатые перила трапа, – но он успел подставить руки. Сейчас он упирался грудью в кулаки, локти прижаты к бокам. Поза человека, ожидающего массажа. Скоро ли он высвободит руки и расслабится?..
Терон начал понимать, как сходят с ума и как умирают, одновременно. Если бы просто зазвонил его мобильный телефон... Но он разразился «Мелодией Верийского квартала». Волосы на голове Терона встали дыбом. Он отдернул руку, потянувшись было к телефону.
Это был звонок – в прямом и переносном смысле слова.
Стоя на пороге жизни и смерти, он был готов поверить в загробную жизнь. Это ли не венец жизни – узнать о бессмертии? Но его вызывал живой человек. Не случайно «верийская мелодия» прозвучала именно сейчас, спустя минуты после выстрела. Но знает ли о ней человек, который сейчас обладал уникальной парой: снайперская оптика и мобильник стали полноценным видеотелефоном.
Не он, но его раненый товарищ отвечал несколько дней тому назад на звонок Терона.
Он понимал, что ему лучше ответить на звонок живому человеку сейчас, чем мертвому – чуть позже. Сам по себе звонок был обнадеживающим фактом.
Терон неуверенной рукой вынул из кармана телефон и нажал на клавишу.
– Алло?
И услышал смешок:
– А ты быстро соображаешь, американец. Я-то подумал, что тебя придется хлестать свинцом... Тебе всю жизнь светило солнце. Я здесь для того, чтобы над тобой пролил дождь. Ты часто молишься?
«Мне действительно отвечать?» – спросил про себя Терон. И ответил буквально под «свинцовой плеткой».
– Да.
Терон соврал. Он редко обращался к богу. Будучи студентом, он выучил одну лишь молитву и только с ней изредка обращался к всевышнему.
«Господи, даруй мне спокойствие, чтобы смириться с тем, чего я не могу изменить, и храбрость, чтобы изменить то, чего я могу, и мудрость, чтобы отличать одно от другого».
– Улетай, – отпустил его Марк. – Несколько часов ты будешь ближе к богу. Благодари его за то, что ты жив. И моего напарника. Потому что он тоже жив.
Гвидо не смел нажать на клавишу отбоя, хотя услышал стук упавшей трубки. Шерхана уже нет, а с его лицевого счета капали деньги. «Жизнь – странная штука», подумал Терон, вступая в нелепый диалог с покойником. И был готов поклясться, что разобрал голос Джемала: «Да и смерть тоже вызывает недоумение».
Только сейчас его прострелила такая боль, что он только чудом не потерял сознание. Он был готов поверить даже в повторный выстрел. Но не Марка, а его напарника. Второго стрелка.