– Свидетеля чего? – спросил полковник.
– Миллер знал бесчестного чиновника в лицо, – ответил Павел Романович. – И мог при случае его опознать… Скажите, господин полковник, там, на квартире у Миллера, не было еще жертв?
– Еще? – удивился Карвасаров. – Неужто вам одного Миллера мало?
– И все же?
– Никого там более не было, – ответил полковник. – Один, в собственной постели… Да, навряд ли герой-ас рассчитывал почить на простынях.
– Отравлен? – быстро спросил Павел Романович.
– С чего вы взяли? – опять удивился Карвасаров. – Застрелен, во сне. Он ведь один изволил проживать, на съемной квартире, во флигеле. Поэтому никто ничего не услышал. Горничная поутру обнаружила.
– И все-таки это ваш полицейский-предатель, – мрачно проговорил Дохтуров.
– Возможно, – согласился полковник. – Однако найти его – долгое дело. Но вы не ответили на второй мой вопрос: что станете делать с вашей так называемой панацеей?
И снова возник острый момент. По понятным причинам Павел Романович в своем рассказе об истинных планах не упомянул. Во-первых, это было невозможно в присутствии мадам Дорис – та и без того уж насторожилась. Да и вообще, посторонних хватало.
– Я бы предпочел поговорить о том позже.
– Нет, – отрезал полковник. – Отвечайте теперь же, иначе я решу, что всей вашей болтовне – грош цена!
– Господин полковник, – вдруг подал голос человек, о котором все позабыли и который до сих пор ни словом, ни жестом не напоминал о своем существовании. – Позвольте сказать…
– Ты кто? – Карвасаров прищурился – в кабинете было не слишком светло. – А, управляющий. Чего тебе?
– Может статься, – сказал Иван Дормидонтович, – может статься, изменщика в ваших стенах сыскать не так-то и сложно.
– Ну? – насупил брови Мирон Михайлович.
– Есть у нас два брата Свищовых, медведи этакие…
– Знаю, видел. Дальше!
– Так вот, младший из них днями худую хворь подцепил, из тех, что французскою кличут. Через то сильно мается…
– Ты мне что рассказываешь?! Какое мне дело, чем твои люди болеют?