– Где едем?
– Пограничную давно миновали. Впереди Гродеково. Завтра вечером – Владивосток.
– Как там Владимир Петрович?
Вопрос был вовсе не праздный: все ехали в одном вагоне, однако в разных купе. Вагон был особенный, штабной. Места в нем с невероятным трудом устроила Дорис. Поначалу, когда сели, ротмистр был плох.
– Пришел в себя. По-моему, он поправляется.
Павел Романович прикрыл глаза:
– Ничего удивительного.
Анна Николаевна осторожно присела на полку в его ногах.
– Все коришь себя? Но ты не мог ничего сделать.
– Неважно. Теперь – неважно.
А про себя подумал: всего не объяснишь. Да и кому объяснять? Потомкам? Но те и без его комментариев прекрасно во всем разберутся. А ему уже все равно. Он банкрот.
Анна Николаевна смотрела в глаза, словно пыталась прочесть его мысль.
– Ты мучаешься от того, что потерял лауданум? – спросила она. – А если б узнал наверное, что это не так, – как бы тогда поступил?
Он открыл глаза:
– Не шути так.
– Я не шучу.
Павел Романович рывком сел на полке:
– Что это значит? Объясни!
– Ты помнишь день, когда вы с ротмистром отправились в заведение, а меня оставили наедине с господином Соповым? Кажется, прошла тысяча лет, а ведь только позавчера было, – прибавила она с некоторой мечтательностью.
Но Дохтурову было не до сантиментов.