За колючкой – тайга

Впервые это произошло года три назад, когда зоной еще заправлял Царь. Толян был практически на том же положении, и все время они были вместе. Порою Бедовый даже замещал смотрящего, когда тому было лень подниматься с нар. Именно тогда мужик с сомнительным для зоны погонялом Крысак усомнился в справедливости суда, проведенного Бедовым. Крысак задолжал в карты такому же мужику, а когда выяснилось, что отдавать нечем, запросил помощь на воле. Там быстро выяснилось, что никакого кафе за Крысаком не числится, зато значится около пятидесяти тысяч долгу, которые Крысак, нарушив все мыслимые и немыслимые правила, не отдал перед отсидкой. Если ты вошел на зону с долгом на воле, то сразу ставишь себя в положение человека, вызывающего неприязнь. Ни один деловой не посмеет сесть, не вернув долга. Тем более карточного.

Крысак же поступил именно так. Вскоре выяснилось и о призрачном кафе, где якобы заправлял в Казани этот крепкий молодой человек. И с долгами не разошелся, и народ в зоне обманул. И когда Бедовый, пользуясь данной ему властью, велел объявить Крысака фуфлыжником, тот взбунтовался и объявил Толяна «апельсином». Чтобы понимать, что значит это брошенное в лицо вору слово, нужно быть или законно коронованным, или хотя бы треть жизни пожить по воровским законам. И у Бедового слетела крыша. Царю потом долго пришлось выяснять, почему Крысак имеет такой похабный вид. Когда же выяснил, тоже немного возмутился. С тех пор Крысак не выходит из-под нар и занимается стиркой носков личного состава с бирками на груди.

И сейчас в подобном состоянии зэки увидели Бедового вторично. Конечно, им было не дано понять, что произошло и какие события последуют сразу после этого. Было ясно другое – грядут небольшие перемены, и предтечей их, несомненно, явился каторжанин с погонялом Летун.

– Вот сссука «красная»!.. – не унимался Толян, когда интерьер барака принял тот вид, когда переворачивать больше нечего. – «Ты, случайно, не знаешь?..»… Но этот-то, этот?! Твою мать, дурак!.. Сказал же, сказал ведь!..

Этих восклицаний вполголоса всем явно не хватало для прояснения полной картины происшествия. Все знали, что Летун пошел на «рывок». Все видели, что Бедовый кого-то костерит и при этом обращается еще к кому-то, виртуально существующему.

– Что-то нелады у нас, – тихо бросил Веретено Зебре. – Кабы чего не вышло.

Зебра молчал, тогда Веретено подсел к Покеру.

– Говорят, Хозяин Толяну войну объявил…

– Кто говорит? – очумело наехал Покер.

– А черт его знает.

– Тогда пасть захлопни и не гадай. А то тебе сейчас нагадают.

Веретено не успокоился и пошел искать правду-матку дальше. Из «дальше» ближе всех оказался Яйцо, но разговаривать с ним Веретено почему-то не захотел. Он нашел штопающего носок из собачьей шерсти, страдающего ревматизмом Колю Индейца. Коля когда-то, а если быть точным, то десять лет назад, трудился жокеем на питерском ипподроме и однажды не выдержал и захотел победы. Конь Каюр получил дозу метандростенолона, и Коля вместе с ним действительно пришел первым. Лавровый венок, премия, все дела… Проблема была лишь в несогласованности действий. Если бы Коля знал, что в тот день Паша Ломовой на трибуне поставил дуплетом: «Зеркало – первый, Каюр – последний», то вдвоем они, быть может, чего и сообразили бы. Но Коля не знал Пашу, зато Паша сразу спросил:

– Что это за индеец на понурой кляче с погонялом Каюр? Эта кляча по причине отсутствия зубов овес не жует, а засасывает, так с чего бы ей вдруг на два крупа Зеркало обгонять? Я хочу вставить ему перо в жопу.

– Кому? – спросил на всякий случай шестерка Паши, Зуботычина. – Каюру?

– Тебе. Если не приведешь этого коротышку с венком на шее. Я ему тоже хочу венок подарить. Купить на ту мелочь, что у меня осталась.

Колю привели, но он тему не понял сразу и вместо оправданий, будучи еще на кураже, врезал Паше в челюсть. Паша врезал ему, Коля врезал ему и Зуботычине. Паше хоть бы хны, а Зуботычина упал спиной на перила и сломал позвоночник. События развивались на глазах новосибирской милиции, коей конный спорт не чужд тоже, поэтому Коля скоро оказался на общем режиме с багажом в пять лет. Потом в колонии вспыхнул бунт, и Коля, конечно…

Просто есть такие люди, которые волею случая всегда попадают в неприятности. Потому что бог создает их специально для того, чтобы на них списывать все свои косяки. Лагерная администрация усмотрела в Коле одного из организаторов бунта, хотя как раз Коля-то в актив и не входил, и запечатала его на следствие, которое закончилось судом и приговором. Пять у Коли было, к ним добавились восемь. На «строгаче» под Горным, где Коля пригрелся кочегаром, он нечаянно взорвал паровой котел, оставив зону без обогрева на неделю, и в этом аморальном поступке, естественно, был замечен откровенный саботаж. Плюс три.

И командировка туда, где нет коней, парового отопления, бунтов и метандростенолона. Первые месяцы Паша Ломовой жаждал сатисфакции и даже пытался достать Колю на общем режиме, во время его первого срока, но потом, узнавая все новые и новые вехи биографии Индейца, остывал. Поняв, что за жокеем в этой жизни уже не угнаться, махнул рукой. А когда узнал, что свой криминальный путь Индеец закончил в шестом бараке красноярской «семерки», даже взгрустнул. А погоняло Индеец так за Колей прицепом и двинулось. Сейчас Коле оставалось сидеть восемь, и чего он, по вполне понятным причинам, избегал, так это неприятностей на «даче».

– Колян, – подсел к Индейцу Веретено. – Не в курсе, что за движения?

– А что тут непонятного, – откусывая нитку, сказал Коля…