Жиган против банды

О том, что утренний гость имеет самое непосредственное отношение к Федеральной службе, Клебаничев догадался сразу: никого другого просто не пропустили бы к нему в палату.

Как только скрипнула дверь и порог переступил человек в наброшенном на плечи халате, из-под которого выглядывала генеральская форма, Игорь Петрович побледнел. Он почувствовал, как тело покрылось липким холодным потом, как екнуло сердце, и искренне испугался, что у него вот-вот начнется новый приступ. И хотя Клебаничев в силу сложившихся обстоятельств еще не сделал ничего противозаконного, одна мысль о том, что в метре от его кровати находится генерал ФСБ, наводила на него смертельный ужас. Особенно подозрительным казался тот факт, что усатый посетитель поглядывал на Клебаничева с явно выраженным сочувствием и, судя по всему, не собирался устраивать допрос. В его руках, кроме полиэтиленового пакета с фруктами, ничего не было.

– Здравствуй, Игорь Петрович, – негромко поздоровался посетитель.

– Здравствуй, – отозвался Клебаничев.

К своему огромному стыду, он никак не мог вспомнить фамилии навестившего его генерала, хотя был уверен: когда-то их знакомили – недаром гость обращался к нему на «ты».

– Не ожидал, что у такого крепкого мужика такое слабое сердце, – усатый покачал головой и спросил: – Как ты себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, чем вчера вечером, – сострил Клебаничев и попытался сесть, прислонившись спиной к изголовью кровати.

Генерал негромко хохотнул, оценив по достоинству чувство юмора больного, положил на тумбочку пакет и грузно опустился на табурет.

– Вот, узнал у твоего помощника, что ты в больнице, решил навестить.

«Это в рабочее-то время!» – Клебаничев с трудом удержался, чтобы эта фраза не слетела с языка. Он прекрасно понимал, что находится не в том положении, когда можно острить и балагурить.

Он смертельно боялся выдать себя каким-нибудь неосторожным словом, жестом, выражением лица. Повинуясь внутреннему чутью, на мгновение прикрыл глаза и приказал себе расслабиться. Сердце токами крови било в голову, как молот о наковальню, и каждый удар отзывался болью в мельчайших жилках.

Ночью Клебаничев мало спал и поэтому выглядел соответственно. Он еще не видел себя в зеркале, но отчетливо представлял, что это зрелище не слишком приятное. Особенно раздражала его щетина на подбородке. Игорю Петровичу было неловко, что гость застал его в таком неприглядном виде: мало того, что болен, так еще и неопрятен. Больше всего на свете ему вдруг захотелось сбросить с себя больничную пижаму, принять контрастный душ, побриться, причесать волосы. И вот тогда – Клебаничев был уверен в этом – он сможет легко противостоять любым нападкам и провокациям. А то, что провокации будут и генерал ФСБ пришел к нему неспроста, было понятно с самого начала.

– А я вот только вчера вернулся из Албены, – как ни в чем не бывало стал рассказывать посетитель. – Хорошо там, тепло, фруктов много… Да, я тебе тут кое-что принес – персики, груши, виноград – все из-за границы, из солнечной и когда-то братской Болгарии.

– Спасибо.

– Ты ешь, ешь, поправляйся… Так о чем это я? Ах да, о том, что только сегодня вернулся из отпуска. И сразу с корабля на бал, точнее на похороны. Знаешь, что Кольку Кузьмина убили? – Генерал в упор посмотрел на Клебаничева, как бы проверяя его реакцию.

Игорь Петрович не был уверен, что выдержал этот экзамен на «отлично» – при упоминании о полковнике у него сразу возникли неприятные ассоциации с тем огромным, вымогаемым у него кредитом, и Клебаничев, естественно, заволновался.

«Держись! – приказал он самому себе. – Не поддавайся панике! Этот эфэсбэшник ни о чем не догадывается. Он только прощупывает почву, тычется, как слепой котенок, авось наткнется на материнский сосок или на тарелку с молоком».

Но внутренний голос настойчиво предостерегал об опасности, все время повторяя, что он, Клебаничев, должен быть очень осторожен в своих высказываниях. Пот крошечными струйками непрерывно стекал по желобку на спине, и Игорь Петрович молил бога, чтобы генерал не заметил его лихорадочного состояния.

Он понимал, что пауза затянулась и что гость ждет от него сочувственных фраз в адрес убитого Кузьмина, но, как ни старался, не мог выдавить из себя ни слова.

– Жаль Николая, – наконец скупо обронил он и облизнул губы.