Час тигра

– С небритыми не целуюсь.

– Черт с тобой, оставайся нецелованной. – Я допил залпом остатки кофе, поднялся с табурета. – Ауфвидерзейн, фрау Клара. Не разрешай Сашке с Машкой долго в компьютер играть, пусть-ка лучше они порисуют, что ли...

– Темный ты у меня, господин прапорщик. Они и рисуют на компьютере. В прошлый вторник, когда Зинка сунула подкидыша, они так Бритни Спирс нарисовали, так ее... Погоди-ка, я, кажется, тебе показывала их художества, помнишь?

– Не-а, не помню, прости, – оперевшись на палку, я двинулся к выходу. – Неужели Санька у нас гостевал аж целую неделю тому назад? Такое впечатление, он тут чуть ли не каждый день долбит клаву старика Пентиума.

– А хоть бы и каждый день, мне с ними, с детьми, лучше, время быстрее пролетает.

Знал бы я Клару не так хорошо, я бы подумал, что она меня упрекает. И за забывчивость, и за то, что заперта здесь, на базе, как в тюрьме.

На самом деле я в курсе, каким образом развлекаются с компьютером детишки, и я прекрасно помню, сколько раз и когда майорша Зинаида «подкидывала» нам, то есть Кларе, своего сорванца. Я помню наизусть расписание автобуса, который периодически возит Зину и других офицерских жен в Москву. Выезжают за забор и супруги сержантов, и незамужние, только мои, Клара и Машенька, как попали сюда полтора года назад, так и сидят безвылазно. И все к их положению привыкли, для всех, в том числе и для Клары с Машенькой, это стало вроде бы само собой разумеющимся. Но не для меня, нет.

Кстати, и офицеры с сержантами, то есть и мужское население базы, все, за исключением срочников, случается, ездят в столицу отнюдь не по делам. А я ни разу не выходил за забор. Я и коптерщик дядя Федор. Во всяком случае, не припомню, чтоб дядя Федор уезжал на «московском автобусе», как сей «Икарус» называют тутошние обитатели.

Надо же, помянул в мыслях дядю Федора, вышел на свежий воздух, и нате вам – вот и он, собственной колоритной персоной, идет-бредет, волочит за собой совковую лопату, шаркает хромовыми сапожками по асфальту. Рядом трусит верный пес Шарик, на широком плече коптерщика примостился, вцепившись когтями в гимнастерку, кот по кличке, разумеется, Матроскин.

Пес Шарик – продукт соития пуделя с болонкой, и кот Матроскин вовсе не полосат, как одноименный персонаж из мультфильма, а пушист и грузен, да и во внешности пожилого мужчины, прозванного «дядей Федором», ни одной общей черточки с хрестоматийным героем автора Успенского. Нашенский дядя Федор по национальности армянин, меня он старше лет на пятнадцать, если не больше, он приземист, сутул и страдает одышкой. Родом дядя Федор из детдомовских, семьи не завел, детей не настругал. Всю жизнь он в спецназе. Денис Гусаров как-то мне поведал: мол, собирались лет дцать назад отправить потерявшего на службе здоровье армянина-спецназовца в отставку, так он накатал телегу некоему маршалу, коего в свое время буквально заслонил от пули. Вроде бы чужую пулю дядя Федор принял на грудь в джунглях Вьетнама, и, говорят, летеха, дослужившийся ныне до огромных звезд на погонах, подхватил раненого спасителя, обильно обмочился и прилюдно пообещал: дескать, отблагодарю за жизнь молодую тебя, ара, когда и как пожелаешь. Геройский хачик обещание запомнил и, едва его собрались турнуть на гражданку, написал спасенному рапорт с просьбой остаться в рядах, плевать, на какой должности. Маршал оказался неожиданно памятливым и совестливым, определил старика сюда, на базу, и уже здесь дядю Федора сделали коптерщиком.

Настоящего имени, равно как и звания дяди Федора, я не знаю, он не носит знаков отличия и откликается на прозвище. Иногда его, как он сам выражается, «прихватывает», и приходится старику отлеживаться в медпункте, в госпиталь уезжать дядя Федор отказывается категорически. Однажды я видел его случайно голым по пояс, зрелище впечатляющее – ни клочка гладкой кожи, сплошь шрамы. Отказы от поездок за забор, в тот же госпиталь, а тем паче в Москву, он мотивирует беспокойством за подопечных животных, однако я подозреваю, что старый просто-напросто боится мира вне территории базы. Пообтесались клыки у дряхлеющего волкодава, меж тем привычка оценивать внешнюю среду с точки зрения потенциальной опасности осталась, вследствие чего экс-супермен приобрел целый букет комплексов и фобий.

Мне, калеке, почти однорукому и хромоногому, дядя Федор симпатизирует. Видимо, считает, что мы с ним одного поля ягоды. Его, образно выражаясь, клыки стесало время, мне же не повезло, мне их вышибли.

– Здоров, дядя Федор.

– Здорова, ара.

«Ара» – единственное армянское слово в скудном на цензурные выражения словаре коптерщика.

– Куда чешешь со сранья, Федор Батькович?

– Трофим, бля, разбудил. Генералы, нах, ночью, суки, ему позвонили, в рот их, приедут, нах, сука-бля, на зорьке, в рот им килограмм печенья. Трофим, бля, просил червей, нах, накопать.

– Червей накопать? – переспросил я, нагибаясь, дабы потрепать кудлатый загривок Шарика. – На рыбалку, что ли, генералы собрались?

– Ну, дык, бля, наверное, нах, бля! А удочек у меня, нах, ни хера, бля. Своих, нах, не возьмут, и кто, нах, будет крайним? Дядя Федор, бля! Нах, сука, бля, пидоры...

Похабные междометия сыпались из дяди Федора, будто всякие разные вкусности из мифического рога изобилия, а я не без интереса наблюдал, как кот Матроскин балансирует на плече хозяина, я чесал Шарика и, что называется, «фильтровал базар».