– Ладно, Вепрь, не напрягайся. Любишь ты своих ребят от неприятностей отмазывать. Прямо как наседка над ними квохчешь.
Сообразив, что гроза миновала, майор облегченно вздохнул:
– Что есть, то есть.
В открытую дверь «кунга» хлынул солнечный свет. Светило, поднявшееся в зенит, повисло над ложбиной. Полковник встал, подошел к дверному проему и, прикрыв глаза рукой, долго смотрел на солнце.
– Как думаешь, Вепрь, при нашей жизни эта бодяга кончится? – неожиданно спросил Борода.
Майор взглянул на командира:
– Какая?
– Война в Чечне.
– Не знаю, – честно ответил Бойцов.
– Вот и я не знаю. Трудно воевать, когда этой мути конца-краю не видно. Вчера под Шатоем мой старинный друг на фугасе подорвался. В цинковый ящик мешок с обгоревшими костями положили. Сформировали, бля, посылку на родину героя.
Смачно сплюнув, полковник витиевато выругался.
Бойцов переспросил:
– Кто-то из наших?
Командир обернулся.
Только сейчас Бойцов понял, как полковник устал. Его лицо в солнечном свете сохраняло землисто-серый оттенок.
– Нет, – отрывисто ответил Борода. – Владик врачом был. Мы в главном военном госпитале познакомились. Он меня штопал после командировки в Северный Афганистан. А потом Владик, дурья башка, сюда добровольцем отправился. Хотя мог в Москве сидеть, кафедрой в академии заведовать, статьи по хирургии писать.
Бойцов деликатно вставил:
– Судьба.
– Это выбор, Вепрь. Все последующее – это не более чем результат наших решений, – негромко произнес полковник, закрывая дверь «кунга».
Они еще побаловались чайком, ожидая прибытия вертолетов. Командный пункт на территории врага сворачивался. После разгрома базы боевиков Борода со своим хозяйством перемещался в другой квадрат.