Они знали друг друга почти восемь лет, с 1901 года, когда Николай Иванович Савинский, окончивший гимназию и прослуживший несколько лет учителем уездного училища, задумал вдруг стать полициантом.
Что подвигло к этому потомка родовитого польского шляхтича, Васильев не знал и никогда не спрашивал. Разве в этом было дело? Главное заключалось в том, что в октябре девятьсот первого в его, пристава шестой городской части, подчинение попал новый полицейский надзиратель – коллежский секретарь Савинский, большой умница и явный талант по части сыскного дела. Найти и арестовать беглого каторжника, раскрыть по горячим следам разбой или кражу для него, казалось, не представляло никакого труда. Это он без единого выстрела взял на «малине» вора-рецидивиста Коську Барабаша, наводившего ужас на половину всей Адмиралтейской слободы и на всю Ягодную; он накрыл лабораторию по изготовлению бомб и гранат в доме старика Мацинмахера, снюхавшегося с эсерами-максималистами, и именно он обезвредил гастролирующую в городе преступную группу «экспроприаторов», рядившуюся в личину анархо-синдикалистов-коммунистов.
Времена тогда были трудные. Савинского дважды пытались убить, но Николай Иванович был всегда начеку. Пристав Васильев тоже пережил два покушения, причем в девятьсот шестом в него бросили бомбу размером с чемодан, которая, слава богу, не разорвалась.
Успехи надзирателя были замечены, и, прослужив с полгода помощником Васильева, Савинский был назначен становым приставом в Чистопольский уезд.
В июле 1908 года был принят высочайше утвержденный и одобренный Госсоветом и Государственной думой Закон об организации в городах сыскных отделений. В Казани подобное отделение открылось в конце ноября 1908 года, и начальником его, по протекции самого казанского губернатора, стал титулярный советник Савинский, что, впрочем, было совершенно заслуженно. Поскольку сыскные отделения в губернских городах открывались при городском полицейском управлении, Васильев предложил Савинскому со своим штатом и приданным ему оборудованием разместиться в трех комнатах на втором этаже управления, на что Николай Иванович, ценящий в своем деле более всего независимость решений и самостоятельность ведения дел, заявил полицмейстеру:
– Вряд ли я помещусь у тебя со своими людьми. Хоть у меня их и десять человек, но, надеюсь, это только для начала… А кроме того, куда прикажешь поставить классификационные шкафы, копировальные рамы, дактилоскопическое и антропометрическое оборудование? А главное, где я размещу свой фотографический инструментарий?
Словом, предложение Васильева было отвергнуто, и Казанское сыскное отделение разместилось в двухэтажном доме Фоминых, выходящем фасадом на Московскую улицу.
За полгода сыскари Савинского задержали более шести десятков карманных и вокзальных воров, восемь домушников, раскрыли две церковные кражи, шестнадцать уличных разбоев и ограблений и три убийства. Последнее убийство особенно потрясло город. Тогда заезжие из Астрахани гастролеры убили мясорубкой врача Попова и его невесту и похитили имущества на полторы тысячи рублей. Раскрыл это преступление менее чем за неделю сам Савинский и даже самолично заарестовал душегубов, съездив за ними в Астрахань. Сколько преступлений, крупных и мелких, было предотвращено, о том знали Бог, Савинский и секретные агенты отделения, ежели всех их собрать в одном месте, спросить о том каждого в отдельности, а затем сложить все их показания. Но сие было положительно невозможно: каждый из сотрудников сыскного отделения имел своих личных секретных агентов и доносителей, о которых никто, даже сослуживцы, не знал и не ведал. Делиться друг с другом агентами было не принято, и, скажем, самый молодой из надзирателей отделения, Кирюшка Карпов, ни за что бы не раскрыл своих осведомителей не только своим коллегам, полицейским надзирателям Петру Щенятову и Дмитрию Жукову (не говоря уже о городовых отделения), но и помощнику начальника отделения Вадиму Алексеевичу Павлову, да и, пожалуй, самому Савинскому. Даже если бы они о том его попросили. Ибо тайна, о которой знают более одного человека, есть уже не тайна…
– А я к тебе, как уже сказал, с поручением, – уже серьезно заговорил Васильев. – Намедни телеграмму тут одну получил, от московского полицмейстера. Он телеграфирует, что едет к нам одна российская знаменитость, вор-медвежатник Савелий Николаев Родионов. Слыхал о таком?
– Да, приходилось, – в раздумье нахмурил брови Савинский.
– Судя по всему, это самый выдающийся криминальный талант по части вскрытия несгораемых шкафов и сейфов в настоящее время.
– Ну, есть еще Кир Филиппович Кривошеин, Степка Шалманов, – скептически отозвался Николай Иванович.
– Этому твоему Степке уже под восемьдесят, – перебил главного сыщика губернии Васильев. – А Кир Кривошеин небось уже давно в аду жарится.
– И чего этого Родионова к нам в город несет? – недовольно спросил Савинский. – Как будто у нас в городе своих воров недостает.
– Вот, дорогой Николай Иванович, ты сам и подошел к цели моего визита. На твой вопрос ты должен ответить сам: зачем прибыл в наш город знаменитый медвежатник, в какой банк он намерен залезть, какой сейф и, главное, с каким содержанием он намерен подломить. А это значит, что…
– Я должен установить за ним наблюдение двадцать четыре часа в сутки и, по возможности, взять его с поличным, – закончил за полицмейстера умный сыскарь.
– Ну, вот видишь, как ты все правильно понимаешь, – улыбнулся Васильев. – Я со своей стороны помогу тебе людьми.
– Благодарствуй, Алексей Иванович, – с некоторой долей иронии усмехнулся Савинский. – Еще бы не мешало получить из вашей картотеки дельце его и фотографическую карточку для ознакомления с личностью сего знаменитого фигуранта.
– А, это… Пожалуйста, ради бога! – щелкнув замочком, Васильев достал из кожаного портфельчика синюю пухлую папку. – На, изучай на здоровье. Там вся его подноготная и две фотографические карточки: правда, любительские. Он не только в категорию подсудимых ни разу не попадал, даже обвиняемым ни единожды не был. Последняя запись в его деле – «оставлен при подозрении». А подозревать у нас в России можно и должно каждого второго. Не считая каждого первого.
Васильев выдохнул и поднялся.