– Может быть, он уже что-то знает! – угрюмо возразил Подлиза. – Пусть он сейчас ответ даст.
– Дорогой ты мой, – глядя на собеседника, как на слабоумного, промолвил Качалкин, – это же не пионерский лагерь. Ты что думал, я сейчас подойду к камере, дам твоему другу записку, подожду, пока он отпишется, а потом к тебе выйду? При такой возможности я бы тебя просто запустил, чтобы ты там полчасика поболтал. Но ты ведь не хочешь туда, правда?
Согласившись с логикой майора, Подлиза смирился и с отсрочкой ответа. Развернул машину и поехал домой.
А Качалкин, дождавшись удобного момента, вошел в камеру к Ферапонтову.
Сороке подфартило. На втором этаже, где он сидел, шел полноценный ремонт, и арестантов из последней на продоле камеры растасовали по другим камерам. А повезло Сороке в том, что его, как и еще нескольких задержанных, разместили в одиночки. Двое в одиночке всегда лучше, чем пятьдесят – в двадцатичетырехместной камере.
С соседом Ферапонтову тоже повезло. Парня он видел впервые, однако тот сразу расположил Сороку к добродушным отношениям. Белка был родом из Тынды («…это, блин, где БАМ…»), два года назад переехал в Тернов и промышлял тем, что сбывал таежную пушнину местным скорнякам. Дела у парня шли хорошо до тех пор, пока тындовские опера из Управления по борьбе с экономическими преступлениями не выяснили, что пушнина, добываемая промысловиками в районе БАМа и сдаваемая в государственные учреждения, является лишь двадцатой частью того, что реально отстреливается. Белка сидел уже пятый месяц, что свидетельствовало о невозможности следственных органов пересчитать шкурки убитых норок в установленный законом срок.
– А почему тебя в одиночку-то замкнули? – удивился Сорока. В его понимание не укладывался факт того, как с посредником в сбыте шкурок могли так жестоко поступить.
– Да ты знаешь… – Белка ковырнул пальцем в носу. – Я одного милиционера замочил. Нечаянно.
– Как это? – опешил Сорока.
– Как, как… – рассматривая находку, пробормотал сокамерник. – В глаз. Обоих.
Ферапонтов похлопал глазами.
– Как… обоих? Ты же сказал – одного?..
– Нечаянно одного. А второго специально.
Спасибо тюремщикам. Определили. Уж лучше туда, где пятьдесят и каждую минуту кто-нибудь усаживается на парашу.
– Облаву устроили, суки, – продолжал пояснять Белка. – А у меня в карабине два патрона оставалось. Сначала пугнуть хотел, да низко взял. Раз так, думаю, чего последнему патрону зря пропадать? Двоих положил, а их семеро оказалось. – Улыбнувшись улыбкой, которая ранее казалась Сороке добродушной, выдал: – Мне бы еще пять патронов. Всего пять… У тебя курить есть?
Ферапонтов сообщил, что нет. Тогда Белка разрешающе кивнул на лежащую на полу пачку. Закурив, Сорока не успокоился. Менты втюхали его в «хату» с каким-то психом, и в любой момент можно ожидать, что псих вдруг что-нибудь вспомнит – скорее всего, что виновником его задержания был именно Сорока, вытащит из-за щеки обломок лезвия и полоснет его по запястью. Пока конвой сообразит в чем дело, кровь из него выйдет, как молоко из опрокинувшегося пакета.
– А тебя-то за что?
– Да, так… – отмахнулся Сорока. Ему вдруг пришло в голову, что ворон ворону глаз не выклюет. И он поведал собрату по борьбе с законом историю с двумя милиционерами. Не забыл упомянуть и о ловкости, проявленной в деле усадки в тюрьму заместителя транспортного прокурора.
Белка довольно ощерился.
– Моего бы следователя кто-нибудь сюда усадил…