Разбой в крови у нас

22
18
20
22
24
26
28
30

Бесшабашно перебежав дорогу перед самым носом у разругавшего его извозчика, Захар наконец очутился у постоялого двора, где он остановился вместе с Распутиным. Это было небольшое здание с кирпичным первым этажом и деревянным вторым.

Спальни для постояльцев были наверху, а на первом этаже гостям подавали местные кушанья, самым вкусным из которых считались пельмени. Именно из Пермской губернии это незамысловатое блюдо распространилось на всю империю.

Зайдя внутрь, Захар нетерпеливо осмотрелся и, не найдя своего спутника, поспешил с расспросами к половому.

– Да ушел он, голубчик! – на бегу ответил парень, одетый во все белое. – С час уже как. Спросил, где тут ближайший храм, и ушел. На вечерню, поди, собрался.

– И где же тот храм?

– Тут недалече! Церковь Марии Магдалины на углу Покровской и Верхотурской.

Ямщик размышлял недолго. Сидеть одному в четырех стенах, когда сон не идет, а все мысли норовят свернуть туда, куда их не просят, ему совершенно не хотелось.

Легко поднявшись, он снова вышел на улицу. Служба должна была уже подходить к концу, а до церкви было всего несколько минут пешком.

Губернский город Пермь казался Захару более внушительным, чем Тюмень или Тобольск. Но в таком большом городе дорогу было искать гораздо проще, чем в лесу.

До храма ямщик добрался быстро – народ только начал выходить из широко открытых дверей на улицу. Церковь была странная – выкрашенная в красный и белый цвета с причудливыми полуколоннами – в общем, новомодная. Постояв немного и понаблюдав, Захар не заметил среди выходящих людей своего спутника и решил войти внутрь.

Привычный сумрак, запах ладана и тусклое сверкание золотых окладов не произвели на него особого впечатления. Тем более что храм был невелик.

После службы здесь остались в основном бабы да старушки, так что Григория обнаружить было несложно. Он стоял перед иконой святого, в котором Захар, после некоторого раздумья, узнал Симеона Верхотурского.

Паломник молился, но делал это не так, как большинство знакомых ямщику религиозных людей. Они бормотали еще в детстве заученные слова, надеясь на то, что бог их услышит, но сами даже не пытались услышать бога.

Григорий же не обращал внимания ни на что вокруг, его губы не шевелились. Он стоял прямо, и вся его фигура излучала напряжение, будто натянутая струна. Иногда он размашисто крестился и снова замирал в неподвижности.

У Захара не хватило духу прервать его, и он попробовал помолиться сам, выбрав для этого икону Богородицы. В голове вертелись только слова еще в детстве зазубренной молитвы, которую мать называла «Живые помощи». Пробормотав ее скороговоркой и не испытав никакого облегчения, Захар вздохнул и покинул дом божий. В нем ему никогда не удавалось найти опору и утешение.

Для этого было другое испытанное место – кабак. Направившись на удачу по Покровской улице, Захар вскоре заметил питейное заведение, опознав его по обязательной вывеске – насаженной на кол зеленой елке. Заходить туда одному было непривычно, но утешало одно – в таких местах всегда находились сочувствующие слушатели и собеседники.

* * *

– Я же говорю – как в воду канули! – разъяснял уже изрядно захмелевший ямщик причину своих мучений собутыльнику. Тот слушал вполуха и больше интересовался тем, появится ли возможность вытянуть у Захара его денежки, заработанные в обозе.

– Куда сгинули? И когда их еще хватятся? Ведь не к исправнику мне идти! Я им никто! – продолжал сетовать ямщик.

– И что ты себя изводишь? – вяло возмутился его собеседник. – Пусть сами выкарабкиваются, дуры окаянные! Ты что мог – сделал.

– А и верно! – неожиданно согласился Захар. – Чего это я из-за них раскис совсем? Ну их к черту!