– Ладно, это был не ты.
– При Кравцове я процветал, Лева. Я был барином, я выполнял конкретные дела, за которые имел кудрявые премии, и знать не знал, что так обернется. Ты не поверишь, Лева, я в натуральном ауте. Кравцов – знаковая фигура, сидеть в его тени и получать при этом приличный прожиточный минимум – предел мечтаний. В наши-то времена!.. Ты понимаешь, что при новом директоре я буду первым кандидатом на вылет?
– Кто из стоящих ниже мог стать преемником?
– Из местных – никто, – решительно отмел Туманов. – Осенев – тряпка, Котляр – мелок, правая рука Кравцова Бушуев, царек в отделе реализации, – стар, исполнительный директор Барчуков – из тех, кому вольготно в тени, где можно обставлять разные делишки…
– Слушай, – удивился Губский, – а у тебя кабинет не прослушивается?
– Нет, – выплюнул Туманов. – На чем я остановился?
– На разных делишках.
– А-а, – Туманов махнул рукой. – Все это пустая говорильня, Лева. Директора назначает Москва. Москва его и отсылает, когда неугоден. Но не убивает втихаря, запомни. А Кравцова не за что было отсылать: фирма работала.
– Кто мог его убить?
Туманов пожал плечами.
– Копай, Лева. Ты же у нас копала. Либо криминальная разборка, либо бытовое преступление. Я так думаю. Только не зли меня больше про дачу.
По словам Туманова, в момент его приезда к Кравцову на территории «фазенды» находились трое: охранник в будке, шофер (ковырялся в моторе «Чероки» цвета маренго) и лично виновник несчастья. Кравцов казался обеспокоенным, но не более. В курс тумановской проблемы вошел с ходу, похвалил за инициативу и принял достаточно взвешенное решение. В целом положительное. Распрощался почти по-дружески. Нет, посторонних он не видел, незнакомых автомобилей, кругами курсирующих вокруг дачи, – тоже не видел. И вообще давно пора от него отлипнуть…
После обеда вновь заморосил дождик. На небе – ни трещинки, ни просвета. Тоска зеленая… По взмокшему парку, заваленному рябиновыми листьями, гулял ветер. Какая-то нищенка, сгорбатившись, брела по середине аллеи, постукивая клюкой – клюк, клюк… Вылитая ведьма, охмурившая Белоснежку… Ее обгоняли люди с зонтами, какой-то кожаный бугай, не вписавшись в движение, грубо шикнул, как на поганую шавку, старуха отшатнулась, побрела по мокрой земле, увязая в грязи…
Хлопнула дверь.
– Наше вам с кисточкой.
Губский отвернулся от окна. Вошел мокрый и злой, как абрек, Пещерник. Без китайских церемоний сбросил макинтош на козлякинский стол, плюхнулся за свой.
– Исполать тебе, добрый молодец, – буркнул Губский.
Пещерник высыпал из пачки на столешницу папиросную труху, сгреб ее в кучку, стал сворачивать «козью ногу».
– Ты про «Муромец» слышал? – спросил Губский.
– Не наша территория, – рыкнул Пещерник.