— Меня очень беспокоит наша репутация, Матвей Макарыч. Разберите, пожалуйста, все дела, связанные с доносами на гражданских лиц, и переправьте их Лаврентию Палычу. Пусть его контора вычищает грязь, это внутриведомственные дела, а не государственные. Мы особисты, наше дело — фронт. Сейчас особенно. Через год мы будем у границ Западной Европы. Армия состоит на семьдесят процентов из крестьян, думаю, дальше вам объяснять не надо.
— Я ознакомлюсь с делами, но возьмет ли их Берия?
— А мы спрашивать не станем. Лаврентий Палыч в конторе не бывает, он из кабинета Сталина не вылезает. Член Комитета обороны. Они решают глобальные задачи. Пусть решают.
Именно тогда Журавлев вновь натолкнулся на фамилию Мазарук. История с золотыми украшениями всплыла в памяти с мельчайшими подробностями. Как-никак, но он просидел в одиночке в ожидании расстрела полтора года за свое рвение в поисках истины.
Перед ним лежало дело Анны Емельяновны Мазарук. Тоненькая папочка, всего две бумажки: донос и постановление «тройки», приговор — десять лет лишения свободы в лагерях строгого режима.
Дело закрыто, а следователи к нему и не прикасались, нет ни одного протокола допроса. Папку следовало переслать в тюрьму, и женщину с ближайшим этапом отправят по разнарядке в один из лагерей.
Журавлев взял «грязную бумажку», так он называл доносы, пробежал глазами и нашел главное:
«…человек, занимающий пост главного редактора газеты «Красное знамя», не может высказывать пораженческие идеи: «Немцы сильнее нас, у них больше танков и самолетов, солдаты имеют опыт войны в Европе». «Нам Гитлера не одолеть», «Сталин расстрелял всех полководцев, с кем он будет воевать против мощнейшей в мире военной машины?»
Дальше читать не имело смысла. Тут и одно слово тянуло на срок. Непонятно другое — кем написан донос. Подпись неразборчива, почерк ровный, аккуратный. Человек много пишет и старается, чтобы его читали не напрягаясь. Почему муж не вступился за арестованную? Впрочем, это было бесполезно, сам Молотов не сумел вступиться за свою жену.
Журавлев решил разобраться в деле Анны Мазарук. Он все еще не понимал, почему его, лучшего следователя, посадили в одиночку из-за какого-то прохвоста-грабителя.
Матвей Макарыч решил позвонить своему хорошему приятелю Деконозову. Владимир Георгиевич пришел в НКВД вместе с Берией и был назначен заместителем начальника Главного управления государственной безопасности НКВД. Опытный Журавлев был желанным консультантом новичка, он без Журавлева не решал ни одного вопроса. Они быстро подружились. Но сотрудничество длилось недолго. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1939 года наркомом иностранных дел назначили Молотова, а Деконозова сделали его заместителем. Он производил чистку наркоминдела и сейчас оставался серым кардиналом наравне с Вышинским.
Встреча состоялась поздно вечером в кабинете Деконозова.
— Рад видеть тебя, Матвей. Извини, что не пригласил домой, живу в кабинете. Вертушка может позвонить в любую секунду. Хозяин и по ночам не спит. Однако выпить и закусить у меня найдется.
Он выглянул из двери кабинета и сказал секретарю:
— Меня ни для кого нет.
Пили французский коньяк, закусывали сардинами в масле, вспоминали совместную работу.
— Скажи мне, Володя, — перешел к делу Журавлев, — после Литвинова ты основательно вычистил наркомат. Почему Степан Мазарук остался, да еще получил орден Ленина?
— Вот кто тебя интересует. Понятно. Значит, донос на его жену попал в твои руки. Я ему орден не давал, такие вопросы Хозяин решает. Вроде бы у Степана большие, хорошо налаженные связи с арабскими шейхами. Сейчас готовятся к Тегеранской конференции. Ты знаешь, что это такое — событие мирового значения. Он провел блестящую подготовительную работу в Иране, арабы гарантируют безопасность. Что касается его жены, то это обычная перестраховка. Мужика надо держать на крепком крючке. Хозяин не любит неожиданностей, все должно проходить гладко. Поклеп на жену он написал сам. На какое-то время ее изолируют, больше будет ценить свободу.
— Десять лет временной изоляции?
— Условно, Матвей. Дела сделают, и ее вернут. Так Хозяин держит своих в узде.