— Как вы теперь до Москвы доберетесь, Иннокентий Ильич?
— Доберусь, Яша. Обращусь к военным, они меня самолетом отправят, а военного коменданта Камска накажут за мою задержку. Обязан был содействовать моему возвращению. Но здесь, как видно, законы ни для кого не писаны. Я же возглавляю в Москве военный госпиталь, у меня лечится весь генералитет. Два крупных военачальника нуждаются в операции, а я три месяца с лопатой в руках проработал вместо скальпеля. Завалы разгребал. Будет им теперь на орехи. Даже возраст мой их не смутил.
Яков разлил водку по стаканам. Профессор выпил, будто ему дали воду, а морячок громко крякнул от удовольствия.
— Так у вас же должно быть воинское звание, коли вы руководите госпиталем.
— Правильно. Генерал-лейтенант медицинской службы. Но мундир я не ношу. На симпозиум взял его и даже надевал.
— Надели бы в поезде, и вас на работы бы не отправили.
— Они же документы видели, негодяи. Я не против работы, дело-то нужное. Но должна быть рациональность.
— Документ — бумажка, а погоны людей пугают, тем более генеральские.
Дверь купе открылась, и появился проводник.
— Прощеньице просим. Викентий Ильич…
— Иннокентий, а не Викентий.
— Прощеньице просим. Вы же доктор. В пятом купе женщина заболела. Совсем плохо бедняжке. Может, глянете.
— О чем говорить, конечно, гляну.
Профессор последовал за проводником.
Немолодая женщина лежала укутавшись одеялом, ее сильно трясло, лицо покрывали капельки пота. Рядом сидела взволнованная девушка.
— Здравствуйте. Я доктор Прянишников. Какие жалобы?
— Вот, доктор, простудилась. Наверное, в окно надуло, — начала докладывать девушка скороговоркой. — Хотя надуть должно было мне, я сидела по ходу поезда.
Профессор пощупал лоб, пульс.
— Температуры нет. Что у вас болит, уважаемая?
— Горло. И дышать тяжело.