Часовой механизм

22
18
20
22
24
26
28
30

— Несомненно. Когда я был в зоне у Артюхова, он мне назвал день и час побега. Знал об этом за сорок дней. Но я читал в его глазах сомнение. По идее, побег устраивал влиятельный адвокат с большими связями — Феликс Шаплер. Но сам адвокат с Артюховым не встречался, а вел переговоры якобы через посредников. Тут нет стопроцентной уверенности. И у Артюхова имелись сомнения на сей счет.

— Я проверил Шаплера, как ты просил. И ты знаешь, Женя, я его не нашел. Контора его стоит на старом месте, но адвокат, похоже, находится за границей. Где именно и по каким делам — мне не сообщили. Квартира пустует, дача — тоже, и никто из друзей его не видел уже более двух месяцев.

— Я так и думал, Дик. Вот почему план побега был скорректирован. Извини, что не поставил тебя в известность, но телефонная связь ненадежная. Но ты сделал все правильно.

— Я старался.

— Представляю, как тебя коробило, когда из твоего кармана тащили бумажник.

— Неплохо сработано. Чисто.

— Я знал, что не смогу передать Артюхову деньги. Даже если набить его карманы на выходе, то где гарантия, что ему дали бы возможность сесть на товарняк и доехать до Михайловки. Но если он туда попал, то считай, ему удалось ускользнуть от слежки Пустовалова. Нам интересно, что Артюхов предпримет на свободе и понять задумку Пустовалова. Идет двойная, а может, и тройная игра. Правила для себя каждый устанавливает сам.

Журавлев подумал и спросил:

— Почему ты делаешь нажим на Пустовалова? Он такая же марионетка, как и Артюхов.

— Пустовалов отличный аналитик и опытный мент. Поверь мне. Я с ним общаюсь месяц. Кот, гуляющий сам по себе по раскаленной крыше. Он к этому привык и всегда начеку. А что говорить о Хлебникове? Он ведь тоже не главный. Принцип матрешки. Копать можно до бесконечности. Ты же сам говорил, что начинать надо с малого. С низшего звена. Так я и делаю. Материалов накопилось много. Возможно, Пустовалов — наш трамплин к верхним этажам пирамиды.

— Думаешь, он решил выйти из игры и даст нам ключи от заветной двери? — удивился Журавлев.

— Нет, конечно. Майор всегда будет оставаться игроком. Слишком много амбиций. Но его можно всколыхнуть. Для этого нужен небольшой взрыв. Я сам напросился к нему в руки, когда понял, что глубже определенного слоя копнуть не смогу. Неделю я прожил на свободе. Сделал несколько сотен снимков. Проанализировал обстановку. Ну а потом решил, что пора познакомиться с главным хранителем тайн «мадридского двора», и начал нагло фотографировать бумажный комбинат. Тут-то меня и взяли подбелы рученьки. Теперь слушай. Я снимал угол у бабульки, но сам понимаешь, ничего серьезного там не хранил. Есть другой дом, на окраине. Как его найти, я тебе расскажу потом. Хозяин сдал мне его до конца сентября. На мои деньги он уехал гостить к дочери на Волгу. Ключи найдешь в сарае под корытом. Стремянка — в сенях, люк, ведущий на чердак, — возле печи. Там-то я и храню все материалы Все сложено под соломой у слухового окна. Прочти внимательно мои заметки и просмотри фотографии. Пара-тройка из них тебя удивит.

— Ну ты же известный мастер шпионажа. И на кого нарыл компромат?

— Это не компромат. Это удар ниже пояса. И его следует нанести Пустовалову, чтобы окончательно сбить парня с ног. Он должен решиться, наконец, чью сторону ему принять.

— Про этот взрыв ты и говорил?

— Именно. У Пустовалова есть несовершеннолетняя дочь. Она путается с Хлебниковым. Узнай он об этом, Хлебникову конец. И еще. Девчонка себе на уме. Она носит с собой цифровой диктофончик и все, что нужно, записывает.

— Не по годам развитый ребенок. Я уже ее видел. Боюсь, что не одним Хлебниковым она манипулирует, Женя. У девочки свои особые интересы. Но об этом я узнаю раньше остальных.

— Быстро освоился, Дик. Ну, ладно, тебе пора уходить. Засиделся ты в этой вонище, действуй по обстоятельствам. На чердаке лежит мой сотовый телефон. Его подзарядить надо. В памяти хранится номер мобильника Пустовалова. Захочешь с ним пообщаться, ради Бога. Но на прямую связь не выходи, а то попадешь в такой же бункер. Из нас двоих хоть один должен оставаться на свободе.

— А разве я возражаю?

Столичные сыщики рассмеялись.