Человек догнал его на лестничной клетке второго этажа. Здесь лампочка горела, ее еще не успели выкрутить.
— Извини, Глеб. Но поговорить нужно сейчас. Елистратов остановился и лениво повернул голову назад. Теперь он его узнал. Что важного может сказать ему безработный телеведущий, публикующий свои заметки под чужим именем? Да еще среди ночи.
— Я устал, Шура. Как же я устал! Давай завтра.
— Боюсь, не доживу до завтра. Десять минут погоды не делают. Выслушай.
— Ладно, пойдем. Постараюсь в течение десяти минут не заснуть.
Они молча поднялись на четвертый этаж и вошли в скромную однокомнатную квартиру начальника криминальной милиции. Неуютную, холостяцкую.
— Присаживайся, если найдешь место, и выкладывай. Только внятно, четко и без пудры. Здесь тебе не шоу. Как говорит мой начальник: «Надо уложиться в двадцать слов».
Елистратов скинул с себя мокрую одежду, натянул махровый халат, достал из холодильника початую бутылку водки и тарелку с нарезанным салом. Хлеба в доме не нашлось.
Разлив водку в пыльные стаканы, он подал один гостю.
Выпили, закусили.
— Глеб, ты знаешь обстановку в городе…
— Брось, Шурик. Ты тут ни при чем. Тобой и шпана не заинтересуется. Тут слоны бревнами друг в друга швыряют.
— Что ты думаешь об убийстве?
— Ничего. Твои коллеги все уже напечатали в газетах.
— Чушь! Журавлев тут ни при чем. Я наводил о нем справки.
— Хочешь обсуждать Журавлева? Двадцати слов не хватит, и в десять минут не уложишься.
— Речь идет о ложной информации, заведомо подготовленной для травли парня. Тот, кто диктует фальшивки, и связан с убийствами.
— И по-твоему, это Духонин?
— Он марионетка. Исполнитель. Ты сам все знаешь, Глеб. Чего таить? Мы росли вместе, я знаю тебя и перестаю понимать.
— С Журавлева на меня перекинулся? Пять минут прошло. Выкладывай суть или проваливай.