Жесткий вариант

22
18
20
22
24
26
28
30

Насквозь промокшие, отяжелевшие от пыли и эмульсии, разлитой по всему уклону, мы свернули на квершлаг и уперлись в тупик. Проем перекрывала тяжелая дощатая дверь.

— Просек, — сказал Михеич. — Дальше посуху пойдем, зато в три погибели.

Он толкнул дверь, но она не поддалась. В образовавшуюся щель со свистом ринулся воздух. Я взялся за мощную скобу и изо всех сил ударил плечом в крайнюю от косяка доску.

Выработка за дверью резко сужалась. Мощная вентиляционная струя резанула по глазам, от встречного потока перехватило дыхание. За шумом мы не сразу услыхали… лязг колес. Одновременно повернув головы, высветили широкий проем уклона, под который, бешено набирая скорость, мчалась полуторатонная вагонетка.

— Все. «Орел» полетел. Сейчас он эту проволоку… — неестественно сонливым голосом произнес Михеич и вдруг заорал: — Бойся-а!!!

Мы рванули в жаркий, сухой просек. Едва захлопнулась вентиляционная дверь (отчего заложило уши, как в самолете), из глубины, будто под нами, раздался глухой взрыв. Почва ударила по подошвам, сверху посыпалась, застучала по каскам и спинам порода. Раскатистый грохот падающих обломков нарастал на протяжении нескольких секунд, потом внезапно оборвался, и наступила звонкая тишина…

— Саперов не надо, но и назад хода нет. — В ушах так звенело, что я не понял, кто произнес эти слова, показавшиеся всем нам ужасно смешными.

От усталости, напряжения, сознания, что уготованная смерть по счастливой случайности нас миновала, мы хохотали минуты две.

Я хотел высказать предположение, что кто-то положил под колесо башмак или щепу, а когда я открыл путь воздушному потоку, вагонетка переехала через препятствие, но не успел: Михеич привстал, звучно втянул носом воздух, затем — еще раз, и прежде чем он успел что-то сказать, мы сами почувствовали запах угарного газа: штрек пересыпало — направление воздушного потока изменилось.

— Ну, Михеич! Теперь выводи, — упавшим голосом произнес Сумароков.

Старик подхватился, поправил ремень и запихнул за пазуху завернутый женой традиционный «тормозок», который так и не успел развернуть.

— Ходко давай! — бросил нам, проворно перебирая по гнилым шпалам ногами. — Яйца мне отрезать, что я вас сюды без самоспасателей повел! — сплюнул досадливо. — Черти!

Мы продвигались по просеку, пригибаясь, переходя на гусиный шаг, проползая под завалами. Михеич шел впереди, обирая палкой нависавшие породины и каждый раз предупреждая простым и понятным шахтерским окриком: «Бойся!» Дальше воздух становился чище, но стоило остановиться, как гарь настигала, мешала вдыхать полной грудью, через пять секунд начиналась резь в глазах и в голове постукивали тревожные молоточки. Володя пыхтел, как самовар, кашлял и отплевывался Михеич — я удивлялся, что они еще держатся, если даже мои тренированные ноги просили пощады.

К счастью, идти пришлось недолго: старый шахтер остановился, поднял руку и свернул в нишу.

— А ну, подсоби, сынок, — ухватившись за крышку люка в почве, крякнул он.

Вертикальная выработка уходила вглубь настолько, насколько хватало мощности «коногонки». Внизу блестела вода. Михеич первым поставил ногу на деревянную ступень лестницы, но доска тут же провалилась под ним — я едва успел схватить его за рукав. Оказалась насквозь прогнившей и вторая ступенька.

— От, зар-раза такая! — досадливо сплюнул Михеич, когда я вытащил его в нишу. — По веревке они спускались небось.

Веревки у нас не было. Угарный газ, просачиваясь в щели вентиляционной двери, подступал. Я попробовал сползти по стойке наклонной лестницы, обхватив ее руками и ногами: по первому пролету — получилось, хотя понадобилось значительное усилие — неизвестно, как с этим справятся мои спутники.

— Сколько здесь пролетов? — крикнул я Михеичу.

— А бес его маму знает, — был ответ. Судя по глубине, пролетов было восемь-десять, итого — метров сто пятьдесят. Если нижний горизонт окажется затопленным, придется возвращаться, подтягиваясь на руках, а с этим уже не справиться и мне.