Тайное становится явным

Итак, «бег по кругу, по кругу без конца». Девяносто процентов, что Туманова повезли на ту самую базу, с которой он неделю назад выбрался. Ценный пленник. При ценных бумажках. А то, что упустили бабу, служившую ему в качестве «романтизатора», – фактор, конечно, неприятный, но до определенного порога допустимый.

Предстоит приблизить им этот порог. Мы не можем без неприятностей.

Последней надеждой в этом городе оставался Иван Михайлович Воробьев – человек, не имевший к Ордену персонального касательства (в противном случае беготня последних суток – бред моего свихнувшегося воображения). Он еще не знает про внучонка (а Орден вряд ли станет афишировать его гибель). Значит, есть шанс раскрутить его на более обстоятельный рассказ о базе и творимых там экспериментах над «везунчиками». Старик знает больше, чем рассказывает.

К восьми часам вечера, когда главная магистраль города стала заполняться праздно снующими бездельниками, я выбралась из Центрального парка, где, не шевелясь, сидела на лавочке, и принялась ловить такси. На улице Бестужева перемен не было. Зеленые яблоньки, опрятные избушки за резными палисадниками. Дорожка от калитки до дома, выстланная разноцветным гравием. Пионы, маргаритки, тигровые лилии («кухарка» еще и садовница…). На стук никто не отозвался, а дверь оказалась открытой, чему я немного удивилась (хотя давно пора перестать чему-либо удивляться). Я вошла внутрь, побродила по уютным комнатам, дышащим стариной – местами чересчур нарочитой.

Не сдержалась, крикнула:

– Эй, здесь есть кто-нибудь?

Ковры и мебель поглотили мои звуки. Никто не ответил. Никто бы и не ответил: мертвые, как правило, народ молчаливый. Иван Михайлович Воробьев – натуральный воробей: высушенный, сморщенный, с носиком-клювиком – лежал на диване в своем кабинете, укрытый пледом. В виске – входная дырочка, глаза закрыты. Погиб во время сна – ни о чем не догадываясь и не переживая.

М-да…

Окно открыто, птички концертируют, яблонька зеленеет прямо под домом… Искушение проораться, позвать на помощь, пробежаться с горящими будто фары глазами по деревне, вереща пожарной сиреной, было, конечно, велико. Но я многого не могла себе позволить – в отличие от живущих нормальной жизнью граждан. На цыпочках вышла из кабинета, прислушалась. Тишина стояла какая-то тревожная. Есть такое понятие – звенящая. Это когда уши в трубочку и по нервам бренчание… Рискуя нарваться на бандитский обрез, я продолжила хождения. На втором этаже, во владениях покойного «юриспрудента», царил характерно-студенческий хаос. Тахта, не прибираемая годами, книжки с юридическими названиями, компьютер, кимоно на гвоздике, с голопопыми девками плакатики. На двери – календарь текущего года с видами крымских достопримечательностей. Спрятаться негде. Состояние – тоска на погосте… Я спустилась в подвал и осенила себя крестным знамением. На всякий случай. Свет не горел. Торопливо, словно опасаясь ослепляющей атаки гоголевского Вия, я пошарила по стене на предмет рубильника. Бледный свет озарил знакомые очертания.

У компьютера сидел очередной труп. Голова отброшена, руки плетьми, на клавиатуре кровь – как минимум трехчасовой давности. Киллер стрелял с порога, в затылок. Воспользовавшись сном Ивана Михайловича, Зоя Ивановна спустилась в подвал, чтобы немного «поработать», и нечаянно увлеклась, да не расслышала тяжелой поступи судьбы. Пуля швырнула ее на столешницу, преграда отбросила обратно. Перебарывая отвращение, я подошла поближе. Пуля не отличалась большим калибром. Лицо «кухарки» казалось спокойным, а глаза выражали то, что они и выражали в момент, предшествующий попаданию. Спокойствие и сосредоточенность. Взгляд отнюдь не кухаркин. «Управляющей государством». Или той особы, кто себя ею ошибочно мнит.

Монитор не работал. По мутноватому экрану плавали межгалактические туманы. Я отошла к порогу и попыталась представить, что здесь происходило. На первый взгляд шмон не проводился, по крайней мере беспорядка в подвале не ощущалось. Выходило, что убийца сделал свое дело и удалился, даже не поинтересовавшись, чем тут, собственно, занимается дама. Орден бы поинтересовался. «Бастион» тоже не дурак: он бы забрал материалы, дискеты, архивы и создал бы убедительную иллюзию, что в доме архивариуса Воробьева такового хлама никогда не хранилось.

Я прошлась по всем углам, закоулкам. Подвал представлял собой замкнутую территорию, не имеющую ни тайников, ни потайных ходилищ. Я не обнаружила никаких ящиков. Ни дисков, ни записей, ни прочих документальных подтверждений слов архивариуса. Значит, шмон все-таки имел место. Профессиональный. И проводил его не кто иной, как «Бастион». В чем была железная логика. Туманов в руках орденоносцев. Первый же допрос с применением гипноза, препарата, страха смерти, чего угодно – и история с архивариусом, собравшим на Орден великолепное досье, а значит, и подлинная история возникновения пластиковой папки встает во главу угла. Если раньше старика можно было контролировать – хватало навязчивого присутствия Зои Ивановны, – то теперь в этом пропадал всякий смысл. Уничтожению подлежало все: архивариус, архивы в доме, засекреченная агентесса, ставшая обузой…

Создавалось впечатление, что еще не осень, а цыплят уже посчитали. Игра в разгаре, две силы, «кипучие, могучие», повоевав на поле брани, схлестнулись на невидимом фронте, и вновь затрещал лес и полетели щепки. И вновь удел невиновных – искать друг друга и отстаивать свое право на существование между двух катков…

Ватные ноги вынесли меня из дома. Я не должна была светиться. Но тяга к истине оказалась сильнее тяги к жизни. Надвинув черные очки, я перешла дорогу и, сделав губки бантиком, постучалась в соседскую калитку. Какая-то костлявая девица с ногами от ушей, одетая в мушкетерскую шляпу и практически телесного цвета бикини, ела с грядки викторию. Видок у нее был такой, будто тяжелее и монотоннее труда не существует. На мой стук она подняла голову и оторвала задницу от пяток.

– Вы к нам? – удивилась девица.

– Здравствуйте, – сказала я. – Прошу прощения, что отрываю вас от дела, но это какое-то безобразие! Служба «Транссервис». Ваш сосед напротив заказывал машину – увезти в Раздольное срочный груз. На шесть вечера. Приехали люди, никого не застали. В шесть тридцать он перезвонил, извинился, перенес заказ на восемь. Сейчас опять никого нет. А кто будет оплачивать два ложных вызова? Ребята, между прочим, через весь город пилили.

– А где машина-то? – девица вытаращилась за ограду.

Да, действительно, машины там не было.

– За углом, – буркнула я. – По вашим буеракам сами ездите.

– А я тут при чем? – продолжала удивляться девица. – Я Ивана Михайловича вообще сегодня не видела. Он обычно на крылечке сидит, а сегодня вот не появлялся. Может, ушел куда?