Реквием для свидетеля

«Сдать ему пятнадцать фунтов ради шестидесяти…» — вторил ему не то раненый, не то кто-то другой.

Догадка, что он спас от смерти вовсе не заложника, а бандита, утвердилась в голове Моцарта. И по всему бандитом он был не обыкновенным, а не иначе — главным, коль скоро поздние визитеры не сочли возможным обойтись без него.

«…после фазы обратного развития… — неожиданно выделился из общей тональности чей-то баритон, — … от двух до пяти недель, включая… палату интенсивной терапии… участие в операции… анаболической фазы…»

«Ах, вот оно в чем дело! — понял Моцарт. — Привезли-таки своего консультанта. Ну и хорошо, и слава Богу. Забирайте этого бандита в палату интенсивной терапии, нам обоим от этого будет только лучше…»

Он провел рукой по двери, нащупал головку накладного замка — никакой щели, даже внизу: кожаная обшивка и планка, прибитая к полу, устраняли попадание воздуха, света, звука, словно здесь проявляли сверхчувствительную пленку.

Несмотря на предчувствие скорой развязки, приглашение другого врача задело самолюбие Моцарта. Кто бы ни был неизвестный, даже в полуживом состоянии оставлявший за собой приоритетное право задавать вопросы и запирать своего спасителя в темный чулан, он был его пациентом. Это он, Моцарт, вытащил его с того света, претерпев за двое суток столько унижений, сколько не выпало на его долю за тридцать девять прошедших лет. И когда перед раненым встал гамлетовский вопрос, послали за ним, а не за этим доверенным поборником интенсивной терапии.

Было во всех событиях одно общее, существенное обстоятельство, обещавшее благополучный для Моцарта исход: от него тщательно скрывали местоположение загадочного дома, лица гостей, имена и клички и все прочее, что скрывать не имело смысла, если бы его собирались убить. Но кто знает, что может взбрести в головы бандитам, готовым на счет «пять» отправить человека в могилу? Им проще избавиться от свидетеля, чем подвергать риску себя.

Неожиданно он вспомнил о зажигалке, которую клал по обыкновению в задний карман брюк, чтобы не забывать в халате. Бензина в ней оставалось с кошкину слезу, однако с третьей попытки фитиль зачадил, засветился синеватым пламенем, в свете которого, как на фотобумаге, проявились очертания кабинета: старой ручной работы стол со множеством выдвижных ящиков у плотно зашторенного окна, венские стулья, свернутый рулоном ковер у плинтуса, кожаное кресло, секретер… Моцарт сделал два шага в направлении секретера, поднял пламя над головой и замер…

То, что он увидел, заставило его отпрянуть и погасить зажигалку: на верхней полке стояло несколько отрубленных мужских голов.

6

Несколько минут он стоял ни жив ни мертв, прислушиваясь к биению канувшего куда-то в желудок сердца, но потом собрался духом и посветил снова…

При ближайшем рассмотрении головы оказались муляжами. Они были отлиты из пластмассы по форме, напоминавшей голову его последнего пациента. «Растительность» и убранство черепов создавали иллюзию принадлежности их разным людям: парики, бороды, усы, диоптрические и солнцезащитные очки, и даже головные уборы — от берета до лыжной вязаной шапочки. Всего голов было восемь. Подивившись столь экзотическому увлечению хозяина кабинета, Моцарт перевел взгляд на задрапированную бархатом стену и увидел картину в металлической рамке. На ней было изображено озеро и несколько домов, растворявшихся в туманной перспективе. Осторожно приподняв картину, он обнаружил на обороте этикетку: «ТУМАН НАД ОЗЕРОМ». Худ. В. Маковеев. 30x21. Цена 6 руб.».

Металлический корпус зажигалки раскалился. Погасив пламя, Моцарт мелким скользящим шагом отошел к двери. Правый каблук его неожиданно провалился в какое-то углубление в полу и застрял так прочно, что пришлось разуться и высвобождать его руками. Углубление оказалось металлической накладкой на половицу, служившей ручкой одной из створ потайного люка. Если раскатать ковер — он надежно скроет люк, и никому не придет в голову искать его в помещении на втором этаже.

Моцарт потянул за ручку. Крышка поддалась. Винтовая металлическая лестница вела в тускло освещенную комнату — свет попадал в нее со двора.

Мысль о побеге пришла к нему позже, когда он, спустившись по лестнице, не обнаружил под окном охраны. В окно виднелись ворота и припаркованные вдоль забора машины. «Нужно решаться, — подумал Моцарт. — Либо сейчас, либо никогда!»

Он отодвинул шпингалеты и, распахнув оконную раму, сиганул вниз. Вправо к воротам бежать было опасно — кто-то из охраны там был наверняка; оставалось проскочить мимо окон — авось, не заметят… Пригибаясь и прижимаясь к стене дома, он добежал до угла и выглянул, в надежде обнаружить калитку или хотя бы проем в проволоке над забором.

У парадной двери курили двое бандитов, и хотя в его сторону они не смотрели — стоило выбежать на открытый участок двора, и он превратится в мишень.

Он рванул назад, к воротам, и как раз там, в самом охраняемом по его расчету месте, обнаружилась брешь: охранники собрались под навесом, смеясь и распивая пиво из банок, играли в нарды или во что-то еще, не обращая на территорию никакого внимания. Пробежав самую опасную, открытую часть двора, Моцарт спрятался между забором и «вольво», застывшей у самых ворот. Отдышавшись, он на четвереньках подобрался к крайнему столбику ограды и, использовав очередную вспышку смеха из-под навеса, змеей прополз под металлической створой.

Вправо и влево от усадьбы разветвлялась грунтовка. По ту сторону дороги стеной вырастал лес. Черные зубцы деревьев причудливо избороздили матовое, подсвеченное россыпью звезд небо. С востока доносился лай, судя по которому до ближайшего населенного пункта было не менее километра. Не раздумывая, Моцарт бросился в лес.

В темноте он не разглядел глубокий овраг, густо заросший травой. Это едва не стоило ему вывиха — боль от подвернутой ступни отдалась в пояснице; приземлившись на колено, он кувыркнулся через плечо и оказался на дне оврага.