– По-моему, вы просто раздражены, Шарль.
– Еще бы.
– Это из-за соседства? – Я кивнул на «Замок».
– Вовсе нет. На «Замок» мне обижаться нечего. Просто...
– Просто – что?
– Просто здесь всем – до себя. Мне ведь и самому – до себя и ни до кого больше. С тех пор как умерла моя Мадлен... Порой мне кажется, что я понимаю эту жизнь всю, без остатка, а порой – что я даже не начинал жить. Так, сидел где-то на обочине и варил кофе путешествующим в далекие и прекрасные страны. А наверное, стоило бы хоть раз попытаться умчать туда самому.
– Что вам мешало?
– Как и всем остальным: жажда достатка и покоя. И страх неизвестности.
– Но не «Замок»?
– Нет.
– А кому он все-таки принадлежит?
– Принадлежит? Кажется, О. Генри сформулировал: если тебя окружает роскошь, не важно, кому она принадлежит. Эта мысль ложна. Кому что принадлежит – это и есть самое главное. Особенно если дело касается роскоши. Она – развращает. И делает людей ее безвольными рабами. А если эта роскошь принадлежит не им... их рабство становится абсолютным.
Роскошь... Мокошь... Было такое языческое божество в Древней Руси. И ведало лихом и нездоровьем... К чему это? Слова похожи? Слов у людей несметно...
– А «Замок», – продолжал Шарль, – принадлежит Сен-Клеру. В Саратоне все так или иначе принадлежит Сен-Клеру.
– Младшему?
– Младший никогда ничем не владел. Он был лишь сыном старшего. А вчера приказал долго жить. С молодыми смерть случается куда чаще, чем со стариками.
– Разве?
– Когда уходят старики, это никого не удивляет. Их уход считается почему-то естественным. А что может быть естественного в том, что человек становится глуховат, подслеповат, забывчив? И выглядит он порой как изношенный и никуда уже не годный костюм?
У молодых – все по-другому. Им принадлежит мир, но они отказываются от его навязчивой опеки, как отказался молодой Сен-Клер. Это от страха старости. И одиночества. – Шарль помолчал, добавил: – В этом смысле мне бояться уже нечего. А вообще... Не понимаю, с чего Эдгару вздумалось топиться.
– Вы знали Эдгара Сен-Клера?