— Во-первых, Чалый был не так прост…
— А во-вторых?! Рожай быстрей, философ!
— Во-вторых, — обиженно продолжал Барракуда, — удар Чистый.
— Что значит «чистый»?
— Профессионал работал. Высокого класса.
— Милиция?
Барракуда помотал головой.
— Кто тогда?
— Точный удар, смертельный — ни следов, ни звука. Так когда-то умели бить в НКВД.
— Что, безопасность?!
Севостьянова стало мутить.
— Выйди! — зыркнул на него Пименов. Когда Севостьянова вывели, отвел телохранителя в сторонку, прошипел: — Значит, показалось тебе, говоришь? Осторожный? Не дурак?..
— Валентин Иванович, да если бы…
— Хватит. «Если бы да кабы…» — он быстро прошагал к двери мимо понурых охранников, резко обернулся. — Слушайте меня, вы, педерасты!
— Вал…
— Молча-ать!!! После!.. Ни Дьяков, ни Погорельский, и никто другой ни о чем не должны знать. Этого, — Пименов скосил глаза на труп, — убрать так, чтоб никаких следов. Никаких! Нет больше такого в природе и не было никогда, ясно?!. Узнать, кто это сделал. Узнать любой ценой. Любой, ты понял меня, Барракуда? Лично ответишь.
Он вышел из гаража. Поравнялся с Севостьяновым, метавшимся по двору.
— Что скажешь, Алик?
— После того, как на груз наложили лапу, за нами установили слежку, — заговорщицки затараторил он.
— А почему нас не тронули, как Махрова, а?