Вне закона

Язон с ужасом почувствовал, что державшая трубку рука не разгибается. «Только инсульта сейчас не хватало», — пронзила его тревожная мысль.

— Ты не ошибся? — спросил он с угрожающим подтекстом.

Пока Барракуда излагал доказательства, проклиная бессонную ночь и чекиста, из-за которого якобы ее пришлось провести на улице (понятно, в чей огород летят камни), Язон осторожно взял трубку в правую руку и стал медленно, морщась от боли, разгибать левую в локте. «…С кем же она могла ночевать в явочном «люксе»?» — Язон отчетливо представил циничную усмешку на лице вестника несчастья.

— Адресок имеется, можно этого «армяна» проверить.

— Не надо, — простонал Язон, держа предплечье под прямым углом, — сама расскажет. Привези-ка ее через часок.

Он положил трубку, нервно сжимая левую ладонь в кулак, отхватил зубами пол-«Гаваны» и заметался по кабинету.

Во дворе у калитки покуривали двое бездельников, оставленных Барракудой.

Ругательства, мысленно и вслух произносимые Язоном, относились к ним: к шефу охраны, к Севостьянову. Главным образом, к последнему. Как вычислил? Почему он, а не Язон, первым уловил, откуда дует ветер?.. При мысли о Киреевой тошнило. Язон отложил сигару, налил полный бокал коньяку и залпом выпил. Опустившись в кресло, прислушался к стуку в висках. Боль в локте утихла, но глаз открывать не хотелось. Света, чекист, труп Чалого, арест складов, самоубийство Махрова, плохо скрытая враждебность Севостьянова — не слишком ли много для одной недели?

Несмотря на то, что знала Света немного, это был провал, очевидный и окончательный.

Предстояло уходить, никого не взяв с собой и даже не поставив в известность. Созерцать небо в клеточку придется едва ли, даже если прокуратура добьется лишения депутатской неприкосновенности. В конце концов он-то тут при чем? Друзья-соратнички не расколются — себе дороже, а прямых улик нет. Но дела не восстановить. Сеть запутана окончательно, никакого покоя в этой стране не видать — затаскают, замарают щелкоперы. Впрочем, и от сумы с тюрьмой зарекаться не стоит.

— Св-волочь! — прошипел Язон, опять подумав о любовнице. — Как оплошал-то на старости лет! Бабу молодую прикормил, осел! Да лучше бы сразу надел белые тапочки!..

Он снова, в который уже раз, стал перебирать в памяти их первые встречи, совместные поездки, дни и ночи, разговоры, взаимные заверения в верности и снова задался вопросом: «Зачем я ей, при ее-то молодости, внешности и аппетитах?» Позабыв о Севостьянове, принялся чихвостить себя за излишнюю разговорчивость, опрометчивые обещания навсегда увезти ее за границу, рассказы о вкладах в банки и личных сейфах… Удержать хотел, что ли?

«А ведь подставили! — осенило его вдруг: ход беспокойных мыслей уже давно подводил к такому открытию. — С самого начала подставили! — он снова вскочил и заметался по ковру. — Аракелов — ее любовник и только, а в «гэбэ» — она, собственной персоной!.. Срочно связаться с Червенем, проверить, кто из них числится в штате!..»

Он снял трубку, инстинктивно правой рукой, но тут же бросил — к черту! Червень просил по телефону на связь не выходить. Сначала ее, Свету! Если расколется, улей тревожить ни к чему. Линять, линять и баста!

Язон набрал номер Киреевой. Сердце то подскакивало, то проваливалось. Поддавшись порыву и утратив рассудительность, он отозвался лишь после третьего заспанного «алло».

— Это я, — выдавил Пименов, сдерживаясь из последних сил. — Как спала?

В вопросе все-таки прозвучал сарказм.

Светлана приняла ванну, рухнула в постель и успела уже уснуть, когда раздался этот звонок. С трудом разлепив веки, она не смогла определить, сколько времени проспала.

— Нормально, — ответила она, против обыкновения не поприветствовав Пименова.

— Давай-ка увидимся, — не столько предложил, сколько распорядился Язон.