— Я не хотел, чтобы нас искусали красные муравьи, — объяснил он и сел рядом.
Этого Мьонге допустить никак не мог и рванулся, но Рэмбо обнял его за плечи и удержал на месте.
Пойми, Мьонге, — сказал он внушительно, — я не колдун и не ли.
— Я знаю, — согласился Мьонге. — Ты нгандо-покровитель и пришел наказать меня за обман.
— Я не нгандо-покровитель, — стараясь говорить спокойно, терпеливо объяснил Рэмбо. Не хватало еще, чтобы его приняли за Великого Ньямбе. Меня зовут Рэмбо. Но я действительно хочу наказать, но только не тебя, а твоего господина. Он не колдун, Мьонге. Он обманщик и убийца. И он не давал тебе вторую жизнь, он обманул тебя.
— Да, ганга говорил мне об этом.
Теперь Мьонге было трудно переубедить, что рядом с ним — не покровитель. Тогда откуда он знает то, что знает и ганга? И имя его звучит совсем как имя Великого Ньямбе — Рэмбо! Будто раскат и удар грома.
— Я думаю, твой господин обманул и гангу, — сказал Рэмбо.
— Он вселил в него страх, и ганга обманывал живущего в воде, чтобы не потерять меня.
— Значит, он больше любит тебя, чем живущего в воде, — сказал Рэмбо. — Твой ганга хороший человек, и ты его должен любить так же, как он любит тебя.
Мьонге задумался. Шаве всегда говорил, что нгандо-покровитель жесток и кровожаден и постоянно требует жертв. Но, оказывается, ему не нужны жертвы, и он больше думает о людях, чем о себе. Шаве всех обманул, и поэтому покровитель справедливо лишил его колдовской силы.
— Я понял тебя, господин, — сказал Мьонге, — и скажу об этом ганге.
— Завтра полнолуние, Мьонге, — напомнил Рэмбо. Белые люди принесут жертву, и ганга опять обманет живущего в воде?
Мьонге вскинул глаза и впервые решил посмотреть в лицо покровителю.
Нет, господин, — ведь он уже избавился от страха. Я принесу эту жертву тебе.
— Спасибо, Мьонге. Пусть это будет подарок. Рэмбо никак не хотелось влезать в шкуру кровожадного крокодила.
— Пусть будет подарок, — согласился Мьонге. — В жертву я дам тебе белого человека.
Рэмбо чуть не свалился с бревна, и ему стоило огромного труда сохранить хотя бы видимость спокойствия. И теперь ему вдруг захотелось, чтобы Мьонге принимал его за кого угодно — за Ньямбе, за мокиссо, за ли, за тала, за крокодила, за черта рогатого, но только бы не раздумал пожертвовать ему белого человека. Он перевел дух и спросил так спокойно, что у него чуть не перехватило горло:
— Когда ты мне дашь его, Мьонге?
— Когда Рэмбо потребует.