В рясе смертника

Трое ошалевших громил, еще недавно похожих на автоматически выполняющих команды зомби, заполошно заорали и отпрыгнули в стороны с таким сайгачьим проворством, какого трудно было ожидать от этих неуклюжих с виду качков.

Впрочем, их можно было понять: две подряд снайперские пули со смещенным центром тяжести, которые на их глазах вошли между бровей лощеного брата Самуэля и коллеги-бройлера, залепив рожи подельников ошметками мозгов, заставят бежать без оглядки кого угодно!

Да только кто им, отморозкам, теперь позволит? Спецназ, как известно, на то и существует, чтобы всякий раз появляться внезапно и действовать с предельной жесткостью. Тем более в случае захвата всякой мрази, которую любой нормальный человек с ходу назовет отребьем рода человеческого. А если кто из сектантов рискнет оказать сопротивление, потянется за припасенным стволом, разговор у суровых мужиков в масках и камуфляже короткий. Одно движение указательного пальца, и собаке – собачья смерть…

– Внимание, вы, уроды!!! – прогремел, казалось, сразу со всех сторон утопавшего в промозглой ночи кладбища усиленный мегафоном грозный голос капитана Томанцева. В эту минуту он показался мне таким родным и близким, словно мы с оперативником были братьями.

– Здесь спецназ МВД! Всем оставаться на местах! В случае сопротивления или попытки к бегству огонь открывается без предупреждения! А тебя, Милевич, это особо касается, – после короткой паузы на полтона тише добавил из темноты опер. – Только пошевели грабкой, мразь поганая, и пиздец тебе!.. Впрочем… как хочешь…

Эмоции капитана явно били через край, иначе он публично не позволил бы себе матерщину. Впрочем, ситуация, что и говорить, соответствовала на все сто. Тут уже не до сантиментов и нормативной лексики…

– А ты, я гляжу, остроумный… мент, – с вызовом процедил Каллистрат, зыркая по сторонам в поисках предъявившего ультиматум Томанцева. Однако с места все-таки не сошел, прекрасно зная, что за этим последует. Не исключено, что бойцы спецназа именно попытки к бегству от него и ждали. Один выстрел и никакого суда, никакого адвоката, вообще никаких сложностей. Во времена тотальной «демократии» и свободы вероисповеданий спецназ только в одном случае может быть уверенным в неотвратимости наказания – если сам приведет приговор в исполнение. Думаю, чем больше будет помилований и смягчений приговоров, тем чаще задержание убийц и насильников будет заканчиваться «ликвидацией при попытке к бегству»…

– Ладно, ваша взяла, псы! – сплюнул под ноги оборотень. – Банкуйте…

…Я спихнул с себя на траву труп Воланда, скатился на землю с гранитной плиты Анне-Марии Гордон, лег на спину и, глядя на звезды, мерцающие в разрывах плывущих по ночному небу грозовых туч, сделал первый глубокий вдох. А затем, не шевелясь, лежал в таком положении целую вечность, совершенно не ощущая терзающей все тело боли и истово благодаря бога за чудо.

Лежал и с застывшей на лице улыбкой внимал одной из самых приятных, как мне тогда показалось, музыкальных мелодий среди всех, что мне приходилось когда-либо слышать…

Странное дело, до той минуты мне и в голову не могло прийти, что эта весьма своеобразная музыка, до зубного скрежета знакомая большинству питерских бандитов, музыка, звучащая в злачных местах моего любимого города едва ли не каждые день и ночь и всякий раз вызывающая у криминального люда легкий озноб, переходящий в судорожную икоту, – что это музыкальное сопровождение спектакля под названием «маски-шоу» когда-нибудь доставит мне такое удовольствие!

Я слушал, как ругаются матом, отрывисто кричат, бряцая оружием, бойцы спецназа, как истошно воют, получив удар пониже живота, сникшие двухметровые громилы, как скулят от боли в почках и ребрах лежащие на брюхе с заломленными за спину руками в «браслетах» облаченные в балахоны «жрецы», как испуганно визжат дамочки и сперва качают права, а потом, вскрикнув, гнусаво ноют разбитым носом холеные господа, приехавшие на шабаш в своих роскошных авто… Я слушал эту музыку и улыбался, ибо лично для меня этой промозглой ночью она означала только одно: ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

Глава 39

Я отказался во второй раз ложиться в больницу: не слишком веселое это место, лучше лечиться дома. К тому же врачи при обследовании не нашли у меня архисложных повреждений, требующих ежечасного внимания медперсонала, – только сотрясение мозга, два сломанных ребра, тяжелые множественные ушибы ног, пара десятков саднящих царапин по всему телу и один разрыв мягких тканей. Плюс приличный фронт работ для стоматолога-протезиста…

На первый этап выздоровления, после которого я, даст бог, смогу передвигаться самостоятельно, не опираясь на костыли или чужое плечо, отводилось примерно шесть недель, и эти недели я провел на даче капитана Томанцева в окрестностях Шлиссельбурга, под присмотром его младшей сестры-художницы. Когда оперативник неожиданно сделал мне предложение погостить у него, я решил не отказываться. Ведь именно благодаря Томанцеву, который не раз имел веские основания выражать недовольство моими поступками, я в конце концов остался жив. А что касается памятного предложения капитана устроить отцу Сергию фиктивную страховку на сгоревший дом и последовавшей за этим ссоры, то мы о них больше никогда не вспоминали…

Томанцев, имевший законное право оформить меня не только потерпевшим и свидетелем, но и подозреваемым в преступном самоуправстве, делать этого не стал. Хотя с точки зрения буквы закона дров я наломал многовато… Начиная от нападения на оперуполномоченного в кабинете РОВД, похищения табельного оружия и заканчивая несколькими не без моего участия отправленными в иной мир сектантами. Тяжелым камнем висела на моей душе трагедия, разыгравшаяся в Сертолове, когда от рук водителя мини-вэна и Сибирской Язвы погибли оказавшие мне помощь охранники «Кобры». В итоге в деле секты чертопоклонников фигурировало такое количество эпизодов ее преступной деятельности, что процесс обещал быть очень громким. От коршунов-журналистов в пресс-службе ГУВД и УФСБ не было отбоя. Однако Томанцев пообещал, что мое личное присутствие на слушаниях дела не потребуется, вполне достаточно будет письменных показаний. Как только я встану на ноги, никто не станет препятствовать моему возвращению на Каменный. К слову сказать, обещание свое капитан выполнил…

На даче меня навестил уже оправившийся после пожара отец Сергий. Едва осведомившись о моем самочувствии, настоятель сообщил, что сразу несколько частных строительных организаций вызвались отстроить новый дом в Стрельне на месте сожженного сектантами дряхлого сруба. Работы по расчистке участка начнутся в будущую среду… Я порадовался за старика и тут же, не удержавшись, поделился с духовным наставником своими сомнениями и горькими мыслями, мучившими меня на пороге мучительной смерти. Мне важно было знать его мнение, преступил ли я, священник, закон божий настолько, что впредь не имею права быть пастырем? В ответ я услышал простые и согревшие мою душу слова:

– Никогда не ошибается лишь тот, кто не живет. Священник – тоже всего лишь человек, хоть и живущий церковной жизнью. Если оступился, главное – вовремя понять свою ошибку и сделать для себя правильные выводы. Когда разъяренная толпа хотела забросать камнями грешницу, Спаситель сказал им: пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам без греха. Люди, подумав, побросали камни на землю и разошлись… Разве отступил ты от закона божьего три года назад, когда попавший на крючок к бандитам тюремный доктор рассказал тебе на исповеди о готовящемся побеге опасного преступника Завьялова? Нет. Хотя тогда, чтобы не допустить побега убийцы, тебе тоже пришлось применить физическую силу… Сейчас, конечно, несколько иной случай. Ты лишил людей жизни… Но разве монах Пересвет, защищая свою землю, не вышел на святую битву с татарским воином Челубеем? Да, жажда мести иссушает человеческую душу. Пытаясь отомстить, ты отступил от своих обязанностей пастыря, это верно. Но ради чего ты решил в открытую сразиться с этими нелюдями, поклоняющимися нечистой силе? Ради личной выгоды?.. Идя на поводу у порока жестокости к ближнему?! Нет. Убивал ли ты невинных, когда твоей жизни ничто не угрожало? Или, может, ты перестал верить во всевидящее око Спасителя, воздающего каждому по делам его? А может, ты сам больше не хочешь быть пастырем и служить Господу?

– Нет, отец, – покачал я головой. – Я по-прежнему тот, кем был. А после всего, что произошло со мной, моя вера в Господа стала еще крепче…

– Тогда не мучай себя и не изводи понапрасну, Павел. Из всего, что с нами происходит, нужно извлекать урок. Ты не сделал ничего такого, за что лишают сана…