— Отправляемся в путь через полчаса, Бэзил, — говорит вождь.
Он уже пересчитал купюры и вполне доволен. Я покрыл его расходы на выпивку и прочие увеселения минувшей ночи для деревни.
И вдруг мне приходит невероятная мысль: вождь — сумасшедший. Сумасшедший болтун. Выживший из ума старик.
По прямой в глубь Бирмы, то бишь Мьянмы, до опорной базы князя Сун Кха около шестнадцати километров. По прямой…
Тонг, ставя меня в походный строй, потребовал дать обещание, что я буду хранить молчание, каким путем и каким транспортом проделаю путешествие. Если гарантий моего молчания у него нет, то — зачем дурацкое обещание? Все-таки он сумасшедший, думал я. Тащится в мундире через чащобу.
Или валяет дурака?
Горные джунгли, где бы ни приходилось в них углубляться, в Лаосе, северном Вьетнаме, в Таиланде, на севере Камбоджи и тут, в Мьянме, одинаковы, мне кажется. Абсолютная, оглушающая тишина. Упругая и неподатливая чащоба из смеси сушняка, жилистых лиан, цепких сучьев, корявых деревьев, прелых коряг, гигантских лопухов и чего угодно, покрывающих каждый миллиметр ландшафта, который невозможно увидеть. Небо тоже не разглядеть. Вверху либо заросшая круча, либо обрыв, по которому сыпешься вниз и растительность смыкается над головой… В Лаосе однажды я попал в патруль на слонах, которые с холмов съезжали на заднице, проламывая просеки.
Местные говорят, что беззвучный и неподвижный лес полон жизни. Все, что способно защитить себя, а в горных джунглях на другое, кроме защиты, времени и не остается, втянуто в гонку за выживание. Животное, насекомое или растение, которое выбивается — отстает или обгоняет — из ритма неподвижности и тишины, немедленно съедается. Охранник, за которым я шел, подавал тому пример — жевал мелких кузнечиков, выпрыгивавших из-под ног. Отрывал голову и запихивал в рот…
Не требовался, однако, особо изощренный слух, чтобы через десяток километров от выставочной делянки Тонга, вскоре после первого перекура на марше, услышать отдаленные рыки тяжелого грузовика. Через двадцать минут похода вонь дизельного выхлопа ударила в нос. По засыпанной гравием грунтовке лесовозы тянули связки тиковых бревен, судя по компасу, который я припрятал, на юго-восток, в сторону таиландской границы. Тягачи работали на дороге, проложенной вдоль горных потоков, через ущелья и с немногими перевалами, её легко обнаружить с воздуха, но на карте, я помнил, она не существовала…
— Стой! — раздается команда по-английски.
Один придерживает за плечи, второй туго, в три слоя завязывает мне черным шарфом глаза. Получаю в руки узел от веревки, на которой меня повели теперь в поводу. Вонь солярки, гравий под ногами, вопль осла, запах навоза, скрип телеги, волна теплого воздуха от трактора и рокот его мотора… Подсаживают, я чувствую, в трехколесный автомобильчик.
— Отдохни часок-другой, — говорит Тонг.
Повязку разматываю сам. Комната, видимо, в бараке из бамбуковой дранки и досок, крыша шиферная, лежит на стропилах, пол цементный, в зазубринах и трещинах. Примечаю мелкую стреляную гильзу, закатившуюся под плинтус возле окна. Гильза пистолетная, потускнела, видно, убирают помещение не часто. Два топорных кресла возле такого же столика, на котором эмалированный поднос с красными карпами, выписанными по дну, дешевый термос и мутного стекла стакан. Цинковая плевательница. В углу подобие дощатого алькова с москитником и куском фанеры, прикрытом домотканым рядном, вместо матраса. Окно без стекол, только ставни с деревянными жалюзи.
Холодно, ветер гуляет из щелей между полом и стенками.
Сажусь в кресло, вытягиваю ноги.
Что дальше?
Если я второй забредший сюда по делам человек из России, то кто первый?
Набираю воздуха в грудь и ору:
— Та Бунпонг! Та Бунпонг!
Он отвечает из-за стенки:
ebooksa