Случилось так, что в колонии она оказалась соседкой по «кубрику» высококлассной «каталы» по кличке Филиппинка. Та была не очень крепка здоровьем, и поэтому Ксюха, не обделенная отзывчивостью, как могла поддерживала свою новую подругу. В знак признательности Филиппинка щедро поделилась с Саблей секретами шулерского мастерства. Ксюха оказалась чрезвычайно способной ученицей. Она с первого взгляда запоминала любые комбинации, обладала выдержкой и хладнокровием, ее пальцы были ловкими и гибкими, на зависть иному «щипачу».
Поэтому, выйдя из ворот колонии «на свободу – с чистой совестью», Ксюха решила навсегда забыть свои былые проделки и, вернувшись в родной Залесск, попробовала себя на новом поприще. Первым делом она отмылась от «зоновщины». Как ни верти, а бывшую зэчку мужики почти безошибочно чувствуют по намертво въевшемуся в нее чрезвычайно специфичному, особому тюремному запаху. Наведя гламурный глянец, очень скоро в городских дебрях Сабля нашла не очень рекламируемый официальный притон азартных картежников. Ее «премьерное» появление в ночном клубе произвело фурор дважды. Первый раз, когда она вошла в общий зал клуба – вся воздушная, светящаяся, словно чистая незабудка, вознесшаяся среди зарослей чертополоха. А второй – когда в закрытом кабинете обчистила в покер местного удальца Жажу, который до этого был по этой части непререкаемым авторитетом…
Но Ксюха не забыла и о своем, по сути дела, спасителе. Используя контакты в местной криминальной среде, она периодически снабжала Бориса ценной информацией. Вот и теперь, тасуя карты в ночном клубе или посасывая через соломинку коктейль в кафе «Малина», где, воодушевленные этим названием, частенько любили собираться «щипачи» и «фармазоны», она искусно зондировала своих собеседников на предмет того, «кто и за какие фишки замочил Хуху», как в воровской среде издавна именовали Хухминского.
Но, к досаде Петрухина и ее собственному огорчению, ничего стоящего выудить так и не удалось. Кривотолки ходили самые разные. Кто-то считал, что олигарха убрали конкуренты, кто-то – заезжие беспонтовые отморозки, которые, наколбасив, с перепугу обделались и залегли на дно. Именно дефицит информации и наводил Бориса на мысль о том, что причастность к убийству Хухминского имеет чрезвычайно узкий круг людей. Возможно даже, что это – одаренный псих-одиночка, движимый какой-либо идефикс. Например, манией величия, установления вселенской справедливости, осуществления кармического воздаяния и т. д. и т. п. Но как же его вычислить?
Обзвонив своих помощников, Михаила и Олега, и в очередной раз разразившись свирепыми эпитетами – парни вкалывали на пределе сил, но результаты были нулевыми, – ближе к обеду Петрухин связался с Тростинкиным. Судмедэксперт сообщил, что на темени Сольцовой он обнаружил след от удара тупым предметом. Хотя, возможно, она сама стукнулась о притолоку или что-то подобное. Но Тростинкин был уверен только в одном – это удар.
– Видимо, ее слегка оглушили, чтобы не сопротивлялась, потом зажали нос и влили в рот примерно стакан водки с пригоршней таблеток снотворного, – авторитетно констатировал он. – Поэтому-то никаких следов борьбы и не обнаружилось. Отключилась она сразу. Смерть наступила в течение последующих пятнадцати-двадцати минут.
В принципе теперь Борису было все понятно. Скорее всего, Сольцова знала своего убийцу и поэтому без особых опасений впустила его к себе в комнату. Он принес с собой бутылку водки и предложил выпить, но она отказалась. Тогда он внезапно нанес ей торцевой удар донышком бутылки по голове и после этого насильно ввел отраву. И кто же тогда им может быть? Повариха, видевшая мужчину, который выходил от Александры, описала его в самых общих чертах. По этим приметам, разумеется, опознать кого-то конкретно практически невозможно. Но тем не менее даже эта скудная информация позволяла получить хоть какое-то представление о подозреваемом.
Если судить, что рост незнакомца был выше среднего, а по своему складу он выглядел поджарым, сильным и подвижным, то уже это позволяло отсечь изрядную часть потенциальных подозреваемых. Например, того же Чушканова, в отношении которого в какой-то момент у Бориса были довольно серьезные подозрения. Ну а кто из «островитян» подходил под ранжир примет? Прежде всего охранники. Как пансионата, так и службисты Хухминского. А ведь, между прочим, Ежонов со своей командой в это время на острове был. Понятно для чего – они охраняли дочь своего покойного хозяина. Но одно-то другому, ясное дело, не мешает…
Борис вновь и вновь осмысливал услышанное от эксперта. «Что, если и Александру, и самого Хухминского убил Ежонов? Под приметы он подходит, по времени – был на той территории. Правда, в обоих случаях у него оказалось железное алиби. Да и мотив, если считать, что это убил он, не совсем понятен. Что это могло бы быть? Заказ? Месть? Что?..»
На повторной встрече с Алиной Хухминской, очень поразившей Бориса тем, что дочь олигарха предстала перед ним во многом на себя непохожей, какой он запомнил ее на острове, опер попытался исподволь прозондировать ее отношение к гибели Александры Сольцовой. Но ничего внятного добиться так и не удалось. Алина пояснила, что об этом прискорбном происшествии она слышала, однако собственное горе заглушило в ней все прочее, не связанное с ним. Кроме того, исходя из ее лестных оценок, Ежонов выглядел прямо-таки общеизвестной женой Цезаря, которая, согласно свидетельствам историков, была выше каких бы то ни было подозрений.
Заодно во время того рандеву Петрухин планировал узнать у Алины, как много наработали ее секьюрити по части собственного расследования. И здесь его постигло некоторое разочарование. Сама же назначив встречу, Алина предпочла отвертеться от прямых ответов на вопрос о том, кого именно она считает исполнителем убийства отца. Об официанте Коцигаше, по ее словам, она почти ничего не слышала, а в отношении Сольцовой «не знала, что и думать».
«Она мне то ли не доверяет, то ли внезапно обнаружила, что к убийству причастен человек, который ей чем-то очень дорог, – осмысливая итоги встречи, предположил Петрухин. – И поэтому она назначила это свидание у себя дома не столько для того, чтобы что-то мне рассказать, сколько из желания выведать, как далеко я продвинулся в своем расследовании. Может быть, именно поэтому она и принялась лакировать Ежонова – раз я им заинтересовался? Но тогда что же получается? Выходит, у нее роман со своим главным секьюрити? Или он куролесит сразу с обеими?..»
На следующий день после разговора с дочерью олигарха Петрухин решил еще раз договориться о встрече с Майей. Вчерашнее сообщение о случившемся с ней ДТП его очень заинтересовало. В его голове роились всевозможные смутные догадки и предположения. Во-первых, ему не давала покоя мысль о том, что Ежонов столь рьяно начал отстаивать корыстные интересы Майи именно из-за связи с ней. Но тогда было неясно, знают ли подруги, что они одновременно и возможные соперницы, если считать, что к Вадиму неравнодушна и Алина?
Во-вторых, нечто мутное просматривалось и в истории с приобретением «Форда». Если разобраться, то ведь Майя так ничего внятного и не сообщила – что это была за высокооплачиваемая, эксклюзивная работа и что это за фирма такая, которая недавней выпускнице, пусть даже и «Плехи», назначила огромнейший гонорар? Как ни гадай, а таких в пределах Залесска он еще ни разу не замечал… Нет уж, скорее за всем кроется что-то не очень благопристойное. И поэтому как следует прощупать Майю стоило бы в любом случае.
На предложение Бориса встретиться в кафе девушка ответила жизнерадостным: «Конечно!» Они еще немного поговорили на всякие отвлеченные темы – о погоде, о качествах блюд в разных городских кафе, и все это время Бориса не оставляло ощущение того, что она очень ждала его приглашения и чрезвычайно удовлетворена тем, что он позвонил. «Ну, не запала же она на меня! – недоуменно подумал он, нажав на кнопку отбоя. – Что-то тут не то… Впору задуматься, кто тут и на кого открыл охоту!»
Поскольку их рандеву было назначено на вечер – Майя сослалась на то, что в данный момент чрезвычайно занята на работе, Петрухин решил провести несколько встреч с людьми, хорошо знавшими Хухминского. По его поручению их разыскали молодые опера, работавшие с ним на Золотом Камне. Один из прежних сослуживцев олигарха, когда-то бывший главным технологом жиркомбината, уже давно являлся пенсионером. Кроме него, с Борисом согласились поговорить бывшие соседи Хухминского по подъезду, когда тот, еще будучи главным инженером и замом директора комбината, проживал в обычной трехкомнатной квартире.
С бывшим технологом они встретились в скверике у дома, где и проживал пенсионер. Крупный мужчина с седой бородкой и усами – ни дать ни взять типичный академик – неспешно рассказывал о своем сначала экс-подчиненном, а потом экс-начальнике.
– Хватка у Аркадия, конечно, была железная. Если за что брался, то доводил до конца во что бы то ни стало. И как специалист по своему профилю, и как экономист, он был на высоте. Но вот как человек… Тут – да, хорошего сказать можно мало. У него были два таких бросающихся в глаза недостатка. Во-первых, с подчиненными он был очень груб и даже жесток. Мог, невзирая ни на что, выкинуть человека на улицу, даже если у того безвыходное положение. А еще он был высокомерен и злопамятен. Он никогда никому ничего не забывал. Когда стал директором комбината, то первым делом уволил всех, кто когда-то чем-то ему досадил. В том числе и меня.
– То есть тех, кто был бы не против свести с ним счеты, воз и маленькая тележка… – понимающе кивнул Петрухин. – Ну а кто из уволенных им был, наподобие его самого, злопамятен без меры? Не припомните?
– Да, по-моему, таких у нас и не было, – «академик» развел руками. – Уж большего злыдня, чем он, я и не знаю. Хотя… Да, был один техник, Леша Горчаков. Парень взрывной, можно сказать, ходячий динамит. Знаете, бывают такие с обостренным чувством собственного достоинства и очень широкими представлениями о справедливости. Так вот, у них с Аркадием была стычка из-за одной сотрудницы бухгалтерии…