Боевой выход

Погрузка, задернутый наглухо полог, привычная дорожная тряска, и вот тяжелые «Уралы», разрывая колесами придорожную щебенку, сдали задом на обочину и, протаранив бронированными кузовами кусты орешника, въехали в глубину леса. Собственно, это был не лес, а небольшой островок зелени на берегу многометровой ширины речного русла, в котором сидели, ощерившись стволами во все стороны, ожидавшие эвакуации две группы спецназа.

– Живее, живее! – раздались голоса командиров, подгоняющих своих людей.

Двери кузова распахнулись, и в него хлынул беспрерывный людской поток. Возбужденные крики, сутолока, вздымаемые над головами рюкзаки… Кто бы мог подумать, что излишне создаваемый шум и суета – всего лишь прикрытие, позволяющее выскальзывающим по одному разведчикам Ефимова раствориться в толпе возвращающихся и незаметно шмыгнуть под ближайший кустик или дерево. Кто в масках, кто с тщательно нанесенной на лицо «боевой» раскраской, в маскхалатах с нашитыми пучками трав и волокон, с оружием, завязанным-замотанным в зелено-серое тряпье, они входили, вбегали, вползали в глубину леска и тут же сливались с падающей от кустов и деревьев тенью.

Место десантирования выбиралось долго. Комбат, начальник штаба, а также чаще всех выезжающий на вывод групп замполит майор Бурмистов рассматривали разные варианты до тех пор, пока наконец не остановились именно на этом, казалось бы, далеко не самом лучшем и удобном. Но место было выбрано не случайно. Ведь кто бы мог подумать, что маленький островок леса, где росло не так много кустов и деревьев, выберут для скрытного десантирования группы? Тем более что от одного лесного массива островок отделяло многометровое речное русло, а от второго – широкая своими обочинами дорога. Нет, худшего места для скрытного десантирования нельзя было и придумать! Именно поэтому его и выбрали. Вся комбатовская задумка держалась на умении разведчиков маскироваться и их выдержке. Как говорится, спрыгнуть, переползти и притвориться ветошью. А затем лежать, лежать, лежать, до полного затекания мышц, не смея пошевелиться или вздрогнуть. Лежать, пока не стемнеет; лежать, пока на небе не заблестят ярким светом звезды; и потом лежать; лежать до тех пор, пока не раздастся тихое командирское «чи», и группа почти на цыпочках начнет свое медленное движение через русло бегущей неведомо куда речки.

Трое из доброго десятка разбросанных вдоль проселочной дороги наблюдателей видели, как из леса выбрались две параллельно идущие группы русских, как, растянувшись в длинные цепи, они пересекли реку и скрылись в небольшом зеленом островке, одиноко примыкающем к асфальтовой дороге. Как, придя туда, распластались на земле, но и тогда было видно, как время от времени шевелятся чьи-нибудь плечи, как нет-нет да и качнется потревоженный кем-то куст, как поднимется и, спеша справить естественные потребности, отбежит в сторону чья-нибудь сгорбившаяся фигура. Но вскоре со стороны основной трассы послышался шум приближающихся моторов, и из-за поворота выскочила остроносая морда «восьмидесятки». Сбросив скорость, она прокатилась чуть дальше островка и, вильнув на разворот, перегородила своей тушей всю ширину асфальта. Следом за БТРом выползли армейские «Уралы». Они двинулись к островку задом, и началась погрузка. Одновременно начавшейся выгрузки не заметил никто – ни печально сидящий в полутьме придорожных кустов, находившихся в полукилометре от места выгрузки, мальчик, ни широкоплечий, стоявший в двухстах метрах возле подновляемой лесной изгороди с плотницким топором возле ног и биноклем в руках мужчина, ни пасший свое стадо на вершине одного из холмов старец. Никто не заподозрил подвоха, никто не увидел среди колыхавшихся теней фигуры остающихся разведчиков. Никто.

Колонна уехала.

– Все чисто, – буркнул в микрофон «Кенвуда» получивший подтверждающие сигналы от своих помощников белобородый старик.

– Хорошо, – ответили ему, но и старик, и мужчина, и мальчик еще долго оставались на своих местах, пристально разглядывая сквозь редкую листву оставленный от уехавших спецназовцев мусор.

Наступила ночь. Старик угнал отару, чтобы через час вернуться на свой наблюдательный пункт. Мужчина, так ни разу и не ударивший топором, вслушиваясь в наступившую вечернюю тишину, подошел ближе, но опять ничего не услышал. Мальчик, долго терпевший надоедливое покусывание витающих над головой мошек, не выдержал, принялся чесаться и хлопать по голове ладошкой. Почти следом за этим старик вытащил из кармана часы и посмотрел на циферблат. «Пора уходить», – подумал он, и в этот момент внизу мелькнул крохотный, едва заметный глазу фиолетовый огонек зажигалки. Он вспыхнул трижды, и старик понял, что сейчас мужчина выйдет на дорогу и пойдет совсем рядом с застывшими в неподвижности деревьями маленького зеленого островка. Если там еще оставались русские, он сильно рисковал. Впрочем, старик был уверен, что там никого нет.

Топота приближающихся шагов не услышать было нельзя. Сергею даже показалось, что идущий делает это специально, нарочито громко припечатывая подошву к твердому полотну асфальта. Может, в другой раз Ефимов и попытался бы захватить, а то и уничтожить идущего, который в такое время на пустынной дороге просто не мог быть мирным прохожим, но не теперь. Одиночка, пусть даже это был возвращающийся после минирования дороги бандит, не входил в планы настроившегося на целую банду командира группы. Не из-за одиночки было потрачено столько времени на приготовления, не ради одиночки комбат и его замы колдовали над картой, выезжали за пределы ПВД, присматривались к местности, вчитывались в разведывательные сводки. Подполковник Трясунов нацелился на неуловимую банду братьев Келоевых, уже давно внаглую гуляющую в этих краях и остающуюся ни разу не потрепанной лишь благодаря хорошо налаженной службе оповещения. Казалось, у братьев есть наблюдатели везде и всюду. И вот именно с этой бандой жаждал встречи старший прапорщик Ефимов, лежавший в небольшой, едва вмещающей его тело ямке. Именно поэтому звук топота ног, поравнявшись с островком, пошел дальше, через семьсот шагов на секунду стих и снова продолжил свое движение уже в компании семенящих шажков изъеденного гнусом мальчика. А старший прапорщик выждал еще час и, с трудом поднявшись на затекшие от долгой неподвижности ноги, дал команду на выдвижение.

На ходу выстраиваясь в боевой порядок, спецназовцы покинули давший им на короткое время приют «островок» и, все сильнее вытягиваясь, ступили на зашуршавшие под подошвами их ботинок речные камни.

Когда Шамилю доложили, что лес «чист», он, щурясь от удовольствия, потер руки.

«Хорошо, хорошо, все хорошо, все просто замечательно, – без конца повторял он, раскачиваясь в специально сделанном для него кресле. – Если ничего не изменится, то через два дня, всего два дня…» Два дня – и о нем снова заговорит весь мир. Внимание, а главное, спонсорские деньги будут ему обеспечены. Басаев улыбался. Мир! Целый мир вертится вокруг и около его ног. От его действий зависит, с кем и какой будет Россия, а значит, от него зависит весь мир. «Весь мир в кулаке!» – Шамиль засмеялся. Начав воевать по дурной шалости и из-за денег, он постепенно втянулся и уже не представлял себе жизнь без войны. Пусть все думают, что он полез в Дагестан, чтобы создать великую исламскую империю. Пусть. Что империя, коль любая империя есть прах, уходящий в небытие. На самом деле важна лишь жизнь, тонкая, хрупкая и такая короткая человеческая жизнь. Что может быть важнее возможности отнимать и дарить ее? Повелевать жизнями – значит, повелевать и душами людей. Пусть люди думают что хотят, у них есть такое право – «думать»; но он пошел в Дагестан не ради империи и ислама, он пошел туда ради войны. Война – его стихия, его главная цель жизни. И неважно, где она идет: в далеком русском городе, в ингушском горном селении или в родных горах Ичкерии – лишь бы она была его войной, чтобы именно к нему тянулись ниточки, подпитывающие и разогревающие эту войну. В конце концов, война – это забава сильных мира сего. А почему он, Шамиль Басаев, не может принадлежать к сильным?

Продолжая размышлять таким образом, Шамиль встал, подошел к ведущей наружу из занимаемого им подземного схрона двери и, несколько раз ударив по ее деревянной основе концом трости, громко крикнул:

– Осман!

И когда окликнутый им помощник, отбросив в сторону много раз читанную книгу, наконец спустился в подземное убежище, Шамиль уселся в кресло и начал отдавать очередные указания.

Последние часы ночи и расползшееся туманом утро группа Ефимова провела на краю глубокого разлома, своим нижним развалом распахивающегося в русло все той же «форсированной» разведчиками реки. Кроме четырех человек охранения все спали. Сергей в преддверии предстоящего поиска дал своим бойцам возможность хоть немного отдохнуть и восстановить силы. Теперь же, проснувшись после короткого забытья, он взглянул на часы и подивился быстротечности времени – до означенного для группы подъема оставалось каких-то полчаса. Ефимов потянулся и, вытащив карту, принялся уже который раз разглядывать тянущиеся переплетения линий, кое-где помеченные маленькими, едва заметными точками – места засад и зон повышенного внимания. Весь его предстоящий маршрут был строго расписан комбатом и начальником штаба. Так что на этот раз свободы выбора собственных действий у него не было.

Сергей еще раз мысленно прошелся по карте и, сложив ее, засунул в кармашек разгрузки. В этот первый день поиска ему предстояло пройти и досмотреть на предмет наличия вражеской базы все отходящие от главного хребта и глубокими рытвинами падающие к протекающему у его подножия руслу балки, овраги, разломы. Впрочем, Сергей не знал их правильных названий и предпочитал лишь одно нравившееся ему больше других: «разломы». В этих спрятанных от постороннего глаза «трещинах», порой достигавших нескольких десятков метров глубины и ширины, комбат и рассчитывал обнаружить основную, хорошо замаскированную, врытую в землю, точнее, спрятанную под землей базу Келоевых. Сергей, тоже в какой-то мере разделявший взгляды отправившего их сюда комбата, но хорошо представлявший всю трудность этого поиска, искренне надеялся, что база, если и будет найдена, то окажется в самом начале пути, а не в его конце, когда бесконечное скакание сверху вниз и обратно не поставит силы и умения его разведчиков на грань апатии, когда от наваливающейся усталости уже ничего не хочешь и не можешь. Немного полежав, Ефимов еще раз взглянул на часы: до означенного времени оставалось десять минут. Но и они скоро закончились. Группа поднялась и, быстро перекусив, отправилась в поиск.

Если сказать, что за день бойцы устали, это значит не сказать ничего – под вечер разведчики Ефимова буквально валились с ног. Последние два часа Сергей безрезультатно пытался выбить у командира отряда «добро» на проведение засадных мероприятий на пятьсот метров севернее запланированного, но тот упрямо гнал группу вперед, словно точно знал, что вот в этой точке этой ночью пойдет искомая банда. Увы, если она где и пошла, то точно не там, где села на засаду группа Ефимова. Хотя место, и тут надо отдать должное комбату, было хорошее: справа крутой склон, нависающий над рекой, за спиной – уходящий вдаль метров на сто почти ровный хребет, впереди склон, но небольшой, слева овраг, и тут же идущая с юга на север старая, давно нехоженая тропа. Ах, да, на самом пятачке, где разместились спецназовцы, по всему его периметру пролегали частично засыпанные, но вполне еще пригодные для своей основной цели окопы, окружавшие три обвалившихся блиндажа. Еще какая-то хрень, полностью засыпанная землей, чуть на отшибе.

Сергей так и не смог разобраться, что представляло собой определенное ему под организацию засады место: вражеская база или пехотный ВОП. В принципе, для Ефимова, как для командира, организующего здесь засаду, разницы никакой не было. Главное, находилось все это во вполне «ходительном» месте и к тому же обеспечивало «повышенную выживаемость личного состава». Одним словом, несмотря на все мытарства дневного поиска, выбранной комбатом позицией старший прапорщик остался доволен. Недоволен он был другим, а именно результатом сегодняшнего поиска. Увы, ни базы, ни «чехов», ни следов их пребывания на всем пройденном за день маршруте обнаружено не было. Что невольно наводило на печальные размышления. Могло статься, что все их столь тщательные приготовления пойдут прахом.