Гарнизон не сдается в аренду

22
18
20
22
24
26
28
30

— Закрывают глазки и начинают храпеть, — грубовато ответил он, однако его руки никак не могли оторваться от этой гибкой и мягкой талии.

— А у нас в полку по этой команде полагалось раздеться за сорок пять секунд, — сказала она, не делая ни малейших попыток вырваться. — По крайней мере, муж так рассказывал.

— Полки бывают разные, — сказал Вадим.

Краем глаза он заметил в окне какое-то движение и отдернул руки. За стеклом показался Поддубнов и кивком поманил его.

— Спать, спать, — Гранцов решительно повернулся к выходу. — Это не команда, а глубоко личная просьба.

Поддубнов молча повел его за собой к дровяному сараю, подвел к заграждению и показал пальцем на подкоп.

— Ну и что? — спросил Вадим.

— Фанерка-то наша, — сказал Поддубнов. — Это от старого чайного ящика фанерка, я сам эти ящики разбивал еще при старом командире.

— Дальше что?

— Фанерки лежали в сарае, за дровами, — сказал Поддубнов. — Я сейчас посмотрел, одной не хватает.

— Ну и что дальше-то?

— А то, — сказал Поддубнов. — Сегодня в сарае был только твой брат. Он мог и выкопать яму топором. И фанеркой закрыть.

— Мог, — согласился Гранцов. — Ну и? Выводы?

— Твою мать! Какие еще выводы!

— Борис Макарыч, не гони волну, — попросил Гранцов. — Сарай запирается? Нет. Мог Гошка выкопать такую яму за час и при этом еще дров наколоть вон какую кучу? Не мог. Так что по базе ходит нечистая сила. Леший пришел из леса, подкопался, сходил в сарай за фанеркой. Вот и все.

— Как у тебя всегда все гладко объясняется, — проворчал Поддубнов. — Все равно. Гоша твой — фрукт. И за ним надо присмотреть. И вообще, мог бы не обниматься в темном уголке, а сменить меня пораньше. Раненых вообще в наряд не ставят.

— Кто тут раненый? Ты же типичный самострел. Членовредитель. Подставил бок, чтобы отвертеться от нарядов, — неосторожно пошутил Гранцов и тут же схватился за место, где железный палец Поддубнова нашел у него печень. Следующим движением железного пальца был произведен звонкий щелбан. — Сдаюсь, сдаюсь!

— Ты не сдавайся, а женись давай!

Мысль семейная была любимым коньком мичмана Поддубнова. «Даже трава вокруг нас стремится к воспроизведению, — говорил он, вольно цитируя какого-то сэнсэя. — Столько сил тратит она, чтобы выжить, привлечь всяких мошек и птичек и с их помощью оплодотвориться и разнести семена по округе и потом, после суровой зимы, окружить свой иссохший стебелек зелеными ростками потомков. А ты, Гранцов, здоровый мужик, и стебелек вроде не засох, а все не можешь жениться, завести себе нормальную бабу и окружить себя потомками».

Сам Поддубнов успел обзавестись и нормальной бабой, и потомками. Правда, не слишком удачно. Нормальная баба не захотела переехать вслед за законным мужем с теплого Закарпатья в сырое Заполярье. Она успешно развелась и не менее успешно вышла замуж за «бандеровца» (по определению Поддубнова), и теперь окружала себя ростками новых потомков, а мичманские алименты ей в этом хоть немного, но помогали.