Майор Конь сотрясал телефонной трубкой, орал:
— Ты, собака афганская, поджарю тебя, как свинью!.. Из-за тебя, собака, гибнут лучшие люди!.. В вертолете ты смотрел на убитого Свиристеля, радовался его смерти!.. Вот теперь порадуйся! … Теперь порадуйся! … Порадуйся! … Когда пойдет караван? — он схватил ведро и плеснул остатки воды на живот афганца. Тот выгнулся, как рессора, и опал, и там, где в паху плясал разряд электричества, под прозрачной простынейе стало извергаться семя. Бурлило, приподнимало ткань, источало терпкий запах.
Майор отбросил трубку. Сделал запрещающий знак Корнилову. Было тихо. Распятый на столе, с воздетой бородой, лежал афганец. Прапорщик Корнилов курил, выпячивая нижнюю губу, выпуская аккуратные колечки дыма. Прапорщик Матусевич ногой возил по полу тряпкой, вытирая воду. Суздальцев, у которого отобрали увеличительное стекло, видел комнату, как туманное пятно с размытыми, слипшимися людьми. Словно кто-то стер границы между добром и злом, жертвой и палачом, им, Суздальцевым, и войной, которая склеила всех в нерасторжимое, из боли и ненависти, единство.
Через несколько минут афганец пришел в себя. Качнул головой, охнул. Приподнял веки, под которыми были голубоватые, без зрачков белки.
— Ну, что, дорогой Дарвеш, скажешь про караван? — произнес Конь. — А то я снова включу ток, и ты станешь светить, как электрическая лампочка.
— Не надо, господин… Я скажу… Караван с ракетами вышел из кишлака Путлахан… Я должен его встречать у колодца Дехши…
— Когда должен встречать?
— Сегодня.
— Сколько верблюдов?
— Шесть.
— Сколько ракет?
— Не знаю. Мне сказали, чтобы я не боялся. Если к каравану подойдут вертолеты, их собьют ракетами.
— Спасибо, дорогой Дарвеш. Ты настоящий друг! — произнес Конь и по-русски, резко повернувшись к прапорщикам, приказал: — Этого козла с нами в вертолет! — хлопнул по плечу Суздальцева. — Вот, подполковник, как надо работать. Надо знать закон Ома. На входе — амперы, на выходе — информация. Айда, к вертолетам!
Вертолетная пара с бортовыми номерами «46» и 48» готовилась к взлету. Отряд спецназа — все те же солдаты в панамах, длинноногий командир с туго набитым «лифчиком», похожий на кенгуру, — грузил на борт гранатометы, миноискатели, рацию. Запрыгивали в отсек, усаживались на скамьях. Прапорщик Корнилов, в форме, в «лифчике», с автоматом, подсадил в вертолет Дарвеша, и тот, истерзанный, в разорванной хламиде и в мокрой, просевшей чалме, бессильно рухнул на железное сиденье, уложив на колени длиннопалые, онемевшие от веревок руки. Майор Конь наставлял Файзулина и командира второго борта.
— В зону действия ПВО не входить. Выдерживать высоту и дальность. Дальность выстрела «стингеров» — до пяти километра, высота поражения — до трех с половиной. Увидишь караван, сразу на боевой разворот, и лупи всем, что есть. — Конь оглянулся на вертолеты, у которых барабаны были набиты снарядами, висели на подвесках ракеты, тускло отливали воронеными стволами пулеметы и пушки. — Давай сюда карту! — он водил по карте пальцем, указывая на ней кишлак Дехши и от него сектор пустыни, где предстояло встречать караван. — Среди погонщиков находятся инструкторы, способные бить из «стингеров». Что значит по-английски «стингер», знаете? — Пилоты мотнули головами. — «Жалящее насекомое». Вроде шершня. В жопу укусит, и больше не сядешь.
— Постоим, — хмыкнул Файзулин, шлепнул себя по ягодицам и пошел к вертолету.
Они взлетели и взяли курс на солнце, слепившее кабину. Блистеры казались сосудами, полными белой плазмы. Суздальцев вытеснил борттехника и уселся на перекладине между креслами пилотов, положив на колени шлем с ларингофоном. Смотрел, как летит впереди борт «48», как мелькает внизу охваченная бесцветным пламенем земля. На кромке пустыни и предгорий возник кишлак Дехши, замелькали его плоские крыши, на которых оранжевый, яркий был разложен урюк. Сверкнуло латунной фольгой озерцо, окруженное камышами, прянули испуганные винтами утки. Лоскутные поля в струйках арыков были черные, нежно-зеленые и бело-желтые. На хлебном току ходила по кругу лошадь с катком, золотилась солома. Крестьяне, прижав ладони к бровям, смотрели на вертолеты.
Поля пропали, потянулись скалы, усыпанные седым пеплом. И скоро на серой земле, как аппликации, возникли рыжие полумесяцы, длинные овалы, правильной формы окружности. Пустыня Регистан распахнула свою марсианскую беспредельность, и казалось, жар песков силится достать вертолеты, лизнуть фюзеляжи, расплавить металл.
Суздальцев остро смотрел в пески. Не было вялой дремоты, сонной одури, наркотических видений. Ум был ясен, зрачки зорко следили, мышцы были тонкими, гибкими, готовыми к броску, к бегу. Стремительно приближался момент, искупавший долгие недели поисков, тягостные ожидания, злое бессилие. Не напрасны были допросы пленных, пытки электрическим током, гибель Свиристеля, безумная и преступная ночь с Вероникой. Не зря они неделями висели в огненном небе пустыни, расшифровывали радиоперехваты, изучали агентурные сводки доктора Хафиза. Весь размытый, расплывчатый рисунок борьбы сходился в точку вертолетного удара, в огненный фокус победы. Суздальцев смотрел на приборную доску, на которой среди циферблатов были индикаторы ракетных пусков, залпов неуправляемых реактивных снарядов.
Два раза на оранжевых песках они видели занесенные остовы разбитых «Тойот», тех, что месяц назад подбил Свиристель по точным наводкам доктора Хафиза. Следы от машин исчезли, запорошенные песком. Сами «Тойоты» казались окруженными туманным облачком, словно вокруг них дымились бесчисленные песчинки.
ebooksa