«Это имитация расстрела»? — сразу мелькнула мысль. — «Или они так прикалываются, а сейчас убьют на самом деле? Или будут так развлекаться несколько раз, а я буду каждый раз ждать смерти и умирать от этого уже заранее»? От последнего предположения, как показалось Олегу, волосы встали на его голове дыбом.
— Эй, русский, — сказал кто-то из стрелявших. — Иди к себе, суши штаны. Мы тебя сегодня убивать не будем пока. Иди — иди, не бойся!
К месту своего заключения Олег шел как в тумане. Его продолжало трясти еще много часов после «расстрела». До этого часа Мищенко был одним человеком, а после — стал совсем другим. Он заглянул, пафосно выражаясь, в лицо смерти. И оно — это лицо — ему совсем не понравилось.
— Боже мой! — ни к кому, кроме себя на самом деле не обращаясь, прошептал Олег вслух, — как же все-таки я хочу жить! Как хочется жить!
Когда на следующий день за ним пришли снова, он бросился на вошедших. Ему казалось, что будет лучше, если его застрелят сейчас, чем опять переживать этот ужас возле стены.
Несмотря на то, что старший лейтенант сильно ослабел за эти дни, дрался он по-прежнему ловко и отчаянно, и тем, кто его пытался скрутить, пришлось туго.
Если бы Мищенко смотрел на происходящее со стороны, то, конечно, заметил бы, что те шесть человек, которые примчались его усмирять, не только не пытаются его убить, но даже бить стараются так, чтобы не искалечить. Но он этого не видел, дрался, как последний раз в жизни, и одного из боевиков сумел-таки отправить в нокаут. Тут примчались еще двое, всей толпой навалились на Олега, скрутили, связали, потом опять притащили к стене, снова поставили его к ней, а потом также «расстреляли». Но на этот раз Олег стоял к ним лицом, и когда пули опять прошли мимо, он плюнул в их сторону.
Один из тех, кто стрелял, побагровел, и когда Мищенко снова тащили назад — в темницу, наклонился к нему, и прошептал:
— В следующий раз я все-таки промахнусь, шакал, и вобью пулю тебе в лоб!
По этой прорвавшейся фразе Олег понял, потом — когда уже лежал пластом на холодном и голом цементном полу, что убивать его пока запрещено, а вот мучить — можно. Но к добру это, или к худу, и что этим добиваются духи, он не знал.
Третьего «расстрела» не было, зато к нему пожаловал тот самый — уже неплохо знакомый молодой бородач. Он, правда, вошел не один. За ним маячили еще двое боевиков с «калашами». Они встали в противоположных углах помещения.
«Боится, что я на него брошусь», — с ненавистью подумал Олег, глядя на вооруженную охрану. Он чувствовал, что на этот раз скручивать не будут, а сразу начнут стрелять. — «Важная, видно, шишка этот бородатый. Хоть послушаю, чего он хочет».
Бородач внимательно рассматривал Олега, как будто видел его в первый раз.
— Меня не было, — проговорил он, наконец. — Я был… в отъезде. По делам. Тебя пытались расстрелять без моего ведома… Что делать? Обменивать тебя отказались. Выкуп не дают. А тебя надо кормить, содержать, охранять. Расходы…
Олег молчал. Что он мог сказать. Очень хотелось пить, но воды ему давали мало. А сейчас ее вообще не было.
— Но я не хочу твоей напрасной гибели, — неожиданно сказал бородач, внимательно смотря в глаза Олегу. — Мы, мусульмане, с уважением относимся к чужой жизни. И мне твоя жизнь вовсе не кажется такой уж никчемной, и ничего не стоящей.
«Сладко поет», — подумал Мищенко, но сердце непроизвольно заныло от появившейся надежды. — «Но вдруг?… Чего он хочет?».
— Подумай, — сказал бородач, и добавил с улыбкой, — разве ты русский?
— Нет, я не русский, — не сразу, но ответил Олег. — Я — украинец. Мои отец и мать — выходцы из Западной Украины.
— Вот видишь! — мягко проговорил, кивнув головой, бородач.
ebooksa