Водоворот

Иэн Шерфилд из Кейптауна, ЮАР».

Иэн замолчал и стал ждать, пока погаснет красный глазок камеры, затем облегченно улыбнулся и спрыгнул с подставки, на которой стоял, в очередной раз удивляясь про себя, почему лучший ракурс для камеры всегда фуга на два выше его роста, который и так составлял шесть футов.

— Неплохо ты их, Иэн. — Сэм Ноулз, оператор, звукорежиссер и весь техперсонал в одном лице, оторвал взгляд от монитора и улыбнулся. — Выглядело так, будто ты понимаешь, о чем говоришь.

Иэн улыбнулся в ответ.

— Что ж, спасибо, Сэм. Это очень высокая оценка, особенно от такого технократа, как ты. — Он постучал по часам. — Сколько времени это у меня заняло?

— Пятьдесят восемь секунд.

Иэн отстегнул прикрепленный к рубашке микрофон и протянул его Ноулзу.

— Пятьдесят восемь секунд в Кейптауне. Дай подумать… — Он немного распустил галстук. — Это примерно ноль секунд в нью-йоркском вечернем выпуске новостей.

Ноулз, казалось, обиделся.

— Тогда давай, выжми из этого еще что-нибудь…

Иэн покачал головой.

— Извини, но я сказал все, что считал нужным. — Он принялся стягивать пиджак, но потом передумал: становилось прохладно — дело шло к зиме. — Беда в том, что мы отсняли пятьдесят восемь секунд комментария, а не собственно новостей. Вот и подумай, кто победит в монтажной, когда телебоссы сопоставят наш материал с кадрами какой-нибудь катастрофы в Батон-Руж, повлекшей массу человеческих жертв.

Ноулз встал на колено, чтобы зачехлить камеру.

— Да. Хорошо, тогда давай молиться, чтобы где-нибудь здесь поблизости произошло что-нибудь не менее интересное. Я обещал маме получить Пулитцеровскую премию еще до сорока. Но если все и дальше пойдет такими темпами, шансов у меня маловато.

У Иэна на лице опять появилась улыбка, и он отвернулся, чтобы Ноулз не видел, как она увяла. Дело в том, что последнее замечание оператора задело Иэна за живое: в глубине души он сам лелеял подобные планы, поэтому шутка не показалась ему смешной. Правда, Пулитцеровская премия не присуждается телекорреспондентам, но ведь на ней свет клином не сошелся: существуют другие награды, другие формы признания, указывающие на то, что тебя любят зрители и ценит начальство. Но ни одна, казалось, не светит Иэну Шерфилду, по крайней мере с тех пор, как он влип с этой работой в ЮАР.

«Влип» — это слово как нельзя лучше характеризует его нынешнее положение, подумал он. Впрочем, еще несколько месяцев назад ему и в голову бы не пришло использовать это слово.

Он был из тех, кого люди называют «из молодых, да ранних». Окончив с отличием Колумбийский университет, он всего лишь год проболтался в местной газете, после чего его ждала более интересная и масштабная работа. Еще пару лет он был репортером криминальной хроники, а затем совершил мощный рывок, оказавшись на телевидении. Там ему тоже сопутствовала удача. Он поступил на чикагское телевидение, где не стал терять времени на всякие летние увлечения, увеселительные мероприятия и модные диеты, а сразу выступил с репортажем о контрабанде наркотиков через международный аэропорт «О"Хара». Репортаж принес ему имя и помог занять свое место в телемире. Работая на телевидении, он своими зрелыми злободневными репортажами привлек внимание высокопоставленных чиновников в Нью-Йорке, которые помогли ему получить престижное место на Капитолийском холме в Вашингтоне.

Все говорило о том, что Иэн Шерфилд — восходящая звезда. Оставалось сделать всего один шаг до аккредитации в Белом доме. А это, в свою очередь, — верный путь к месту политического обозревателя или даже к собственной программе в наиболее престижные вечерние часы. В тридцать два ему был почти гарантирован успех.

И тут он совершил ошибку. Ничего особенного. Если бы речь шла о деле, в меньшей степени затрагивающем личные амбиции.

Его пригласили на Пи-Би-Эс принять участие в дискуссионном шоу под названием «Объективность в средствах массовой информации». Другим участником был один из наиболее известных комментаторов. Иэн как сейчас помнит все подробности той встречи. Когда комментатора попросили привести пример необъективности в ежедневных выпусках вечерних новостей, этот надутый индюк битый час нудно распространялся о собственной непредвзятости и беспристрастности.