– По докладу выживших моряков, «Гиацинт» перевернулся примерно здесь – в четырех милях к юго-востоку от поселка Мысхако.
– Пятьдесят метров, – гляжу на отметки глубины. – Что собираетесь предпринять для поиска двух пропавших моряков?
– Погода налаживается, и два наших катера уже вышли для осмотра акватории. Готовится к выходу спасательное судно, а также из Севастополя обещали прислать «Коммуну».
Понятно. «Коммуна» – старейшее в мире судно, спасавшее английских подводников во времена Первой мировой войны. Служат на нем хорошие профессионалы (с двумя я знаком лично), но ждать их подхода к Новороссийску не можем, ибо для себя уже решили: Георгий жив. Нам хорошо известны его способности, его отменное здоровье и богатейший опыт моряка. Он в состоянии справиться с любой проблемой на глубине до сотни метров, если не какая-нибудь роковая случайность. А случайности мы в расчет не берем.
Сухопутные фээсбэшники курят в сторонке и в наше экспресс-совещание не вмешиваются. Зато у спасателя глаза округляются:
– Жив? И где же он, по-вашему?
– Если бы в момент катастрофы он оказался на поверхности моря, то доплыл бы до берега сам и помог бы другим.
– То есть вы хотите сказать…
– Совершенно верно. Мы хотим сказать, что Устюжанин находится на судне и надо срочно спуститься вниз.
– Хорошо, – все еще растерянно говорит мужчина в эмчеэсовской форме. – Что вам для этого необходимо?
Переглядываемся. Это уже другой разговор.
На ходком катере идем к стоящему на входе в бухту спасателю. Современное оснащение спасательного судна позволило довольно точно и быстро найти место, где затонул «Гиацинт».
На борту катера четыре комплекта стареньких ребризеров с кислородно-гелиевой смесью, три раздельных гидрокостюма из тонкого неопрена, ласты, маски и фонари. Увы, но со связью вышел облом – где-то у кого-то есть современная гидроакустическая станция с парой индивидуальных переговорных устройств, но, как всегда, этого «кого-то» найти не получилось. Ладно – не впервой работать в режиме молчания.
Команда спасателя встречает у правого борта; моряки принимают швартовые, помогают поднять снаряжение. Мы торопимся. Если наш товарищ действительно каким-то чудом уцелел, то запас воздуха у него здорово ограничен.
Поспешно надеваем костюмы. Рядом пожилой мужчина предупреждает о замусоренном дне: беспрестанно талдычет о затопленных кораблях в восемнадцатом году прошлого века.
– Я понял, – говорю я, застегивая лямки ребризера. – Какая под нами глубина?
– Около пятидесяти метров. Дно должно быть ровное.
– Приготовьте фал, маркерный буй и четвертый дыхательный аппарат…
При выполнении привычной работы я разбиваю состав отряда на три смены – по две пары в каждой. График таков: одна смена отдыхает после погружения, вторая на глубине, третья в готовности. Сейчас нас всего трое, и поэтому решаю идти к затонувшему судну в полном составе – мало ли какие задачи придется там выполнять?..
Медленно проходим промежуточную глубину в двадцать пять – тридцать метров. Это та глубина, после которой в мутной черноморской воде из-за нехватки света видимость ухудшается до критического значения. Если бы нас было четверо, а также имелась бы устойчивая связь, то я оставил бы на этой глубине дежурную пару – на всякий пожарный случай.