— Але, Люся, это я, — он внезапно заговорил голосом пародиста Шифрина. — Мы едем по Смоленскому шоссе тащим за собой «хвост» в виде «Опеля».
— Вы там не особо резвитесь, — донесся наставительный голос Скока. — Как только выйдете за МКАД, пропускайте «Опель» вперед, а сами затеряйтесь между другими тачками и пока не отсвечивайте. Ясно?
— А есл и ускол ьз нут?
— Никуда они не денутся, я за ними сам посмотрю, последовал категоричный ответ.
— Не понял, шеф, а вы где?
— Высоко сижу, далеко гляжу, — со смехом ответил Степан Корчинский и тут же отключился.
— Во блин, — беззлобно выругался Игорь Буйко пряча в футляр мобилу, внезапно он резко повернул голову к Федоину и скомандовал: — Ладно, пропускай «Опель» приказано тащиться у них в хвосте и не отсвечивать.
— А главный где? — вытаращил глаза Федоин, снижая скорость.
— Главный сказал, что все у него под контролем и он сам появится в последний момент, — неопределенно ответил Ловкач, некоторое время он сидел с задумчивым лицом, явно пытаясь что-то сообразить. — А-а, — обреченно взмахнул рукой и, высунув голову в окно, посмотрел на небо. Высоко-высоко, среди белых перистых облаков в небе плыл небольшой серебристый дирижабль. С земли он казался не больше спичечного коробка, и если бы не ярко-красная рекламная надпись «Кока-кола», невооруженным взглядом разглядеть его было бы невозможно.
ГЛАВА 3
Пролежав в госпитале ровно неделю, Кирилл узнал у лечащего врача, что полученное ранение пусть и боевое, не тяжелое. Кость не повреждена, заражение крови (гангрена) не грозит, а посему, решил Кирилл, ему нечего здесь залеживаться. Забинтованную руку он определил на широкую перевязь и утром следующего дня отправился на службу.
Появлению Кирилла полковник обрадовался. После побоища в «Руси» у него произошел принеприятнейший разговор с начальником оперативного отдела. В недалеком прошлом заместитель Владимира Николаевича в присутсвии директора ФСБ отчитывал Христофорова как мальчику, то и дело срываясь на крик из набора пафосных фраз типа: «Ни одну операцию нельзя проводить, если она принесет столько жертв», «Как после этой бойни смотреть в глаза людям, десятки жертв». Директор, сидя в углу, безмолвно созерцал этот театр одного актера, не вмешиваясь. Операция, проводимая Христофоровым, замыкалась на него, каждый день полковник докладывал о ходе операции и планируемых мероприятиях. Все это, конечно же, генерал-полковнику было известно (даже то, что проворонили «нору» Асламбека Максурова, когда тот прибыл в Россию, и то, что региональные отделения ФСБ не засекли направляющихся в Москву террористов-смертников). Были, конечно же, и другие просчеты, но никто не думал, что все это выльется в такую кровавую неразбериху. При знать свою вину в этом директор не собирался, но и полковник Христофоров за собой вины не чувствовал. Он, как упорная лайка, вцепившаяся в лапу медведя, отпускать зверюгу не был намерен, собираясь дожать до конца. Поэтому на все замечания начальника оперативного отдела глядя прямо перед собой, отвечал твердым голосом: «Жертв действительно много, но если кто-то задействует «Джаамат», а это несколько сот диверсионно-террористических групп, то жертвы могут исчисляться десятками, а может и сотнями тысяч. Кто тогда будет отвечать?» Конечно, по закону жанра специфики службы госбезопасности строптивого полковника в лучшем случае должны были отстранить от ведения дела, в худшем — уволить со службы, и в самом паршивом — отдать под трибунал. Любой из трех вариантов был вполне возможен для полковника. Сдерживало топор репрессий только одно — ни кого не было под рукой, кому можно было бы поручить это дело. И пустить «Джаамат» на самотек никто не был вправе, слишком опасная организация. А у Христофорова пусть даже и были просчеты, ошибки, но есть и наработанный материал, опыт общения с самим создателем ящика «Пандоры», все это не исключало в конце концов возможность положительного результата. Вот и приходилось уступать полковнику. Замену раненым офицерам никто не собирался давать, и новым телохранителям Джамбекова и был отдан строжайший приказ: никакого сотрудничества с куратором ФСБ кандидата в депутаты. В подчинении Христофорова оставался лишь аналитик Крюковский, которого нужно было беречь как зеницу ока. Поэтому и воспринял полковник появление Лялькина если не с восторгом, то по крайней мере с облегчением. Когда вопрос о поездке Джамбекова в Чечню был решен окончательно, Христофоров вызвал к себе Кирилла:
— Больше мы не можем допустить, чтобы проливалась посторонняя кровь. Теперь надо работать на опережение. В Грозном обычные методы не подойдут, там надо работать жестко, по-фронтовому. Сейчас ты поедешь на «фабрику резиновых изделий»…
— Зачем? — Кирилл не совсем понял направление своей будущей командировки.
— Взять партию «одноразовых резиновых изделий», — без тени юмора ответил полковник и, переведя уставший взгляд на сидящего за соседним столом майора Крюковского, добавил:
— Вот Виктор Андреевич приготовил схему защиты нашего кандидата, он тебе объяснит подробно, какие именно образцы ему нужны. Ясно?
— Так точно, — непроизвольно Лялькин вытянулся во фронт перед Христофоровым.
— Вот и выполняй. Главное, помни о времени, у нас его в обрез.
Через четыре часа старший лейтенант ФСБ Кирилл Лялькин оказался на учебной базе. Начальник этого не совсем легального, а потому совершенно закрытого подразделения уже был осведомлен о цели приезда молодого офицера.
Среднего роста подполковник с открытым, но невыразительным лицом крепко пожал Кириллу руку и указал на стул возле своего рабочего места.