– Жить хочешь?
– Да!
– А когда жег людей, об их жизнях ты не думал? Или жители сожженных вами сел, деревень, поселков – не люди? Женщины, дети, старики беспомощные – не люди? Хворост, да?
Подошел Дрозденко:
– Командир, отдай этого ублюдка мне! Уж я заставлю его испытать все то, что испытывали несчастные, объятые огнем… Он у меня долго подыхать будет. Долго и мучительно, завидуя подельникам. А начальству доложим, что сбежал Дубинин, да неудачно. В болото угодил, вот трясина и засосала его… И все дела.
– А куда денешь изуродованный труп?
– Как куда? Говорю же, в болото. Оно недалеко.
– Не надо! – закричал Дубинин. – Прошу, не надо! Я сделаю все, что скажете! Я согласен в тюрьму, только не убивайте… Не надо… Это все Дробус, он заставил нас поджигать лес!
– Да еще и платил за это, да?
– Я все скажу! Все… Где надо, там и расскажу. На следствии, на суде…
Соловьев повернулся к Дрозденко:
– Не могу я отдать тебе этого ублюдка, Андрюша. Видишь, как запел?
– Да вижу… Ладно! Пусть поживет пока. Но если, командир, эта тварь сделает что-нибудь не так, обещай: тут же отдашь его мне!
– Слово офицера!
Дрозденко нагнулся над Дубининым:
– Ты слышал, ублюдок, что сказал командир? Одно неверное движение, неосторожное слово, и ты попадешь ко мне! Понял, тварина? – резко повысил голос капитан.
– Да, да, господин офицер, я все понял, я все хорошо понял!
– А жаль! Если бы ты знал, с каким наслаждением я порвал бы тебя на куски… Живи, сука. Считай, что повезло тебе.
Дрозденко отошел от Соловьева и Дубинина, подошел к курящему у ведра с песком Каменеву. Заместитель командира группы улыбнулся:
– В тебе, Андрюша, хороший артист пропал.