— Наверно, так же рассуждали и индейцы, когда первые конкистадоры меняли им на золото стеклянные бусы и зеркальца. Ты не помнишь, чем все это закончилось? По-моему, индейцев истребили.
Постепенно начало смеркаться, из-за туч звезд не было видно, на дорогу опускалось серое марево. Навстречу прошла колонна многотонных грузовиков, слепя нас светом своих фар. Скоро будет совсем темно.
За ближайшим поворотом мы увидели прыгающего на холоде гаишника. Черный тулуп до колен, перетянутый белым ремнем с портупеей, белые нарукавники, шапка, надвинутая на глаза, сапоги гармошкой, в левой руке полосатый жезл. Увидев приближающуюся машину, гаишник замахал своей палкой, указывая в сторону обочины.
Андрюха включил поворот и медленно стал притормаживать. Я посмотрел на стража дорог. Кобура почему-то пустая, может, сунул оружие в карман? В карман… Постепенно перевел взгляд на задний план, за спиной милиционера редкой стеной возвышались чахлые елки, под ногами гаишника было натоптано. Не слишком ли для одного милиционера?
Акулов проехал с десяток метров вперед и уже затормозил, когда я рявкнул ему на ухо:
— Не останавливайся, ходу отсюда!
«Шевроле» взревел мотором и помчался вперед. В зеркало заднего обзора было видно, как гаишник сперва пробежал несколько метров, потом погрозил нам вслед кулаком.
— Ты что, озверел? — разразился матом Андрюха. — Не хватало, чтобы сейчас гаишники нас где-то стопорнули. Или думаешь, как тот колобок: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»? Сейчас не уйдешь, не то время. И менты имеют полное право открывать огонь не только, чтобы остановить машину, но и на поражение. И все экипажи вооружены автоматами. Ты понял, Каскадер, мать твою?
— Чего ты завелся. — На этот раз начал раздражаться я. — Ты, благопристойный гражданин, полный дурак. Не знаешь, как пулю в затылок заработать. По знаку гаишника не остановились! А почему ты не задумался, что в полночь делает одинокий мент вдали от населенных пунктов, в месте, хорошо, подходящем для засады?
— Ну, мало ли, — пробубнил Акулов.
— Хорошо, перейдем к другим приметам неадекватной ситуации. Я не говорю о том, что в кобуре у него не было пистолета, так еще вместо серых милицейских штанов на этом лжегаишнике были зеленые, армейские.
— Темно же было, какого черта ты мне лапшу вешаешь. Ты, Глеб, не мог разглядеть, какого у него цвета штаны, — не сдавался Андрюха.
— Ну хорошо, хорошо, не веришь про штаны. А ты обратил внимание, какие на нем были сапоги? Не хромовые, не яловые, а обычные кирзачи. По-моему, это уж слишком, даже несмотря на упадок экономики, милиция не будет ходить в кирзухе.
— Ну ты глазастый, черт, — восхищенно проговорил Андрюха.
— Будешь глазастым, когда на дорогах полный беспредел. Едва зазевался — получи если не пулю в голову, то удавку на шею…
Предположение Акулова, что необходимо иметь запас горючего на случай его отсутствия в среднерусской глубинке, оказалось в корне ошибочным, на всем пути нашего следования попадались заправки, и не только машины-цистер-ны, торгующие одним сортом топлива, но и благоустроенные по европейским стандартам автозаправочные станции. С яркими рекламными вывесками, облицованные белым пластиком, с электронными счетчиками и обслугой в фирменной униформе.
— Вот, — не переставал восхищаться Андрей, — рыночная экономика в действии. Спрос рождает предложение, бензин — какой хочешь. Выбор — как в любом большом городе. Еще лет двадцать — и будем жить, как в Америке или Франции.
— Это вряд ли, — плюхнул я ложку дегтя в бочку Андрюхиного меда.
— Почему?
— Через двадцать лет у нас иссякнут все природные ископаемые, так что нечего будет продавать. А от производства останется только воспоминание, дескать, было когда-то. К тому времени все мозги и работящие руки уплывут за бугор. И останутся здесь самые глупые и ленивые, будут жить в трущобах. И вся экономика будет держаться на тех деньгах, что станут вкладывать в съемку фильмов ужасов на русской натуре.