— Ядреная, — выдохнул я, цепляя на вилку ком квашеной капусты.
— Да уж, не «Столичная», — кивнул старичок, пережевывая пузатый пельмень.
— Я сегодня только приехал, — начал я издалека, чтобы не насторожить. — Странный городок у вас. Тихий, не такой, как везде.
— В тихом омуте черти водятся, — буркнул старик. Стограммовая доза в дополнение к тому, что он принял раньше, уже начала действовать. Язык моего собеседника стал прилично заплетаться, он посмотрел на меня мутными глазами. — Тишина всегда ассоциируется с покоем. А я вам доложу, во все времена покой ассоциируется с кладбищем, трясиной, ну, в общем, с гиблыми местами. Все живое избегает их, потому там и тишина. Где кипит жизнь, там стоит гомон, громко говорят, работает техника, поют птицы. Шум — это звук движения, звук прогресса. Вот сидят мои ученики. — Старик вилкой указал на милиционеров. — Когда я их учил, то говорил: русская земля перенесла столько горя и смертей, что теперь обязательно должен наступить век благоденствия и процветания. Они, подрастающее поколение, будут жить в это время, будут творить. Как же, творят, уже творят…
Тогда мне казалось, что этот старичок говорит о всей стране в целом. О нынешнем крутом историческом повороте, на котором у старшего поколения затрещали кости. Но я сильно заблуждался.
Один из милиционеров увидел жест старика, направленный в их сторону, и тут же что-то сказал на ухо другому, по-видимому, старшему. Тот посмотрел из-за плеча, потом встал во весь рост и качающейся походкой подошел к нашему столику.
— Все митингуешь, карбонарий? — кривя свою красную от выпитого рожу, спросил милиционер. Как я успел заметить, это был низший офицерский чин, младший лейтенант.
— Вот пообедать зашел, — скороговоркой произнес старичок, хмель моментально с него слетел.
— Пообедал?
— Пообедал, — кивнул старичок.
— Так вали отсюда, карбонарий хренов, — лыбясь в тридцать два зуба, приказал милиционер. Двинуть бы его в эти зубы так, чтобы кровью умылся. А потом еще и дружкам навалять, чтобы поняли и на всю жизнь запомнили, за что таких, как они, «мусорами» называют. Но у меня свой интерес в этом городе. Да и не защитишь каждого старика от хамов в форме.
Мой сосед медленно поднялся и шаркающей походкой направился к выходу, надевая на голову свой каракулевый «пирожок».
— А теперь ты. — Палец младшего лейтенанта указал на мою персону (эх, попался бы ты мне, щенок, в Афгане… впрочем, тогда его еще учил в школе этот самый «карбонарий»), — Кто такой?
— Приезжий, — спокойно ответил я, отпивая из своего стакана сметану.
— Документы есть? — Голос милиционера зазвучал вызывающе звонко, никак, собирается применить силу, дурачок.
Я молча протянул ему удостоверение и паспорт (чтобы избежать дополнительных вопросов).
— Так-так, — промурлыкал себе под нос младший лейтенант. — Московская пташка. Каким ветром тебя к нам занесло?
— Попутным, май френд, попутным, — в тон ему ответил я.
Уловив в знакомых русских словах незнакомое звучание, милиционер налился краской (его краснота стала отдавать фиолетовым цветом), затем оскалился.
— Ну ничего, считай, что попал по адресу. Здесь тебе крылышки подрежут. — Он достал из кармана расстегнутой шинели черный прямоугольник радиостанции, приложив его к губам, заголосил: — Первый, первый, ответьте тридцатому.