Почти вприпрыжку полковник рванул к багажнику. Уткнув в него капот, малолитражка дымила разбитым радиатором. Полковник побагровел. Выражение его лица красноречивее слов отражало мысли: «Плевать на страховки, правила и законы! Крови! Пусть небольшой, в виде сукровицы из его носа, но крови! Меня поимели. Меня — полковника милиции Кабанова трахнули, как вокзальную шлюху. В зад! За это должен кто-то ответить!»
От плескавшийся через край злости Кабанов был вне себя. Он уже кулаком хотел высадить боковое стекло, как увидел за рулем брюнетку. Остановившись, досадно чертыхнулся: «Сука! И в морду не дашь!» Нагнувшись, едва не выбивая, постучал костяшками по стеклу.
— Ты что, охренела?! Совсем, блядь, ослепла?! Вылезай нахрен! — И уже выдохнув воздух, досадливо добавил. — Обезьяна с гранатой!
Но брюнетка грозных рыков будто и не слышала. Увлеченно, ковырялась в сумочке и никакого внимания на него не обращала.
«Вот тварь! Телефон, наверное, ищет. Сейчас будет звонить в страховую или придурку своему, сопли размазывать. Я ей, блядь, размажу!»
На удивление брюнетка достала из сумки не телефон, а пачку сигарет. Закурила и спокойно уставилась перед собой. Кабанов едва не подпрыгнул: «Это ж надо — я ее сейчас… на куски готов, а она сидит и курит. Сейчас я тебе покурю!» Мощно, но еще не со всех своих кабаньих сил, он вдарил по стеклу. Нити трещин, словно паутина, расползлись по поверхности. Девица не реагировала.
— Что оглохла?! Вылезай, сучка! Я тебе сейчас эту сигарету в транду засуну!
Брюнетка повернулась, равнодушно посмотрела на трещины и выдохнула дым. К переезду приближался поезд.
«Может, она того… в шоке?! — Кабанов пытался понять женскую логику. — Сидит себе, молчит. Да и по хрену! Ответит по полной!»
Груженный углем и тракторами, состав пересекал переезд. Стуча колесами, топил в монотонном гуле вопли разъяренного секача. Впрочем, и остальные звуки тоже.
Брюнетка вдруг ожила, подняла сумочку, как бы показывая ее полковнику, и сунула туда руку. Через миг Кабанов увидел точку. Яркое пятнышко на черной коже. Раз и все. Он даже не понял, что произошло, лишь ощутил жжение, будто в него ворвалось что-то горячее. И тут же, еще одно. Полковник схватился за грудь и почувствовал теплую жижицу. То была кровь. Он посмотрел на брюнетку, она держала руку в сумке. Третьего выстрела он не видел. Боль вдруг стала невыносимой, а ноги, как хрупкие спички, отказывались держать тело. Кабанов оперся на крышу, потом на дверцу, но устоять все равно не получилось. Хватаясь за выступы, грудью протер металл «Лады» и ничком развалился на асфальте. Ярость сменилась недоумением: «Что со мной?!» Будто не веря, что это — конец, Кабанов вопросительно смотрел вверх. Небеса были непроницаемы.
Стукнув последней парой, состав показал красный диск отражателя. Семафор выключил звук, сменил свечение на зеленый и, шлагбаум неторопливо стал поднимать полосатое тело. Путь был свободен. Рождая раздирающий скрежет, восьмерка выползла из джипа. Багажник дрогнул, машины расстались. Макс видел, что номер с шестерками погнулся, левая фара разбилась, а бампер баварца расцвел в крупных лохмотьях. Объехав тело полковника, он вдруг остановился. Боковое стекло поползло вниз, и серой птицей из него выпорхнула фотография.
…Молодой и пьяный, Толя Кабанов хлестал тело. Худощавое тело подростка. Упитанное лицо перекосила ярость. Детское — боль. Фотография плюхнулась на рану и медленно стала впитывать кровь. Сцена из прошлого окрасилась в алые тона.
Глава 19
Максим открыл глаза и увидел потолок. Повернулся. Учитель лежал рядом: тихо сопел тонким носом и не шевелился. «Какой же он красивый! — мальчик тихо выдохнул. — Если б хоть кто-то из этих козлов… чуть-чуть… только немножко был бы похож на него. А то… сплошь уроды и импотенты. А Марк… Он — особенный. Добрый, нежный. Не всегда, конечно, но… Ему даже не нужно просить меня о чем-то: движение глаз и все! Я его обожаю».
Будто почувствовав на себе его взгляд, Марк поморщился и открыл глаза. Недоуменно заморгав, приподнялся на локтях.
— Ты чего?!
— Ничего. Просто смотрю.
— Что смотришь?!