Он хотел вызвать у себя ненависть к этому человеку. Так было легче убивать. Но не получалось.
– Калистратов был в курсе, – пожал плечами Остин. – А чеченец даже по-русски плохо говорил.
– Он мог иметь при себе диктофон, – оборвал его Льюис. – Вы понимаете, чем для вас может все закончиться?
Остин трясущимися руками достал платок и, пытаясь утереть им выступивший на лбу пот, дважды уронил платок на колени.
– Сколько прошло времени с момента, когда вы последний раз встречались с Калистратовым? – Льюис, не мигая, уставился на Остина.
Тот поднял взгляд на часы:
– Пять… нет, семь часов, – поправился он.
– Где здесь пульт?
Остин суетливо вскочил и подошел к журнальному столику. Через секунду вспыхнула установленная у стены телевизионная панель. Он пощелкал кнопками, поймал новостной канал и вернулся на свое место. Шел репортаж о волнениях в Сирии.
– Яд начинает действовать через три часа после попадания в организм, – стал считать Остин. – Первый час – легкое недомогание и головокружение. Чувство усталости и сухости во рту. Человек стремится отложить дела и вернуться домой. Постоянно хочет пить. Поднимается небольшая температура… Судя по всему, он уже два часа как мертв.
– Вы уверены, что он ничего не заподозрил и выпил, а не одурачил вас и не вылил кофе? – внимательно следя за реакцией Остина, спросил Льюис.
– Куда он мог его вылить? – удивился Остин, восстанавливая в памяти утренний визит к нему олигарха.
– Перелить в вашу чашку, – на полном серьезе сказал Льюис.
– Но…
Неожиданно Остину стало плохо. Он вскочил со стула, но тут же сел, взяв себя в руки.
– С вашей мнительностью нельзя принимать участие в таких проектах, – съязвил Льюис.
– Это исключено, я не выходил из комнаты, – стушевался Остин.
– Но прислуга могла перепутать чашки, – не унимался Льюис.
Остин менялся в лице, не понимая, чего хочет босс.
– Вы же знаете, что яд был не в чашках. Им были пропитаны кусочки сахара. Я пью, в отличие от Калистратова, горький.