Пуля

Стрелять на ходу было довольно трудно, тем более, что приходилось удерживать руль левой рукой. При таких условиях, не будь это паршивой пародией на заказ, попасть в Большого было бы тяжело. Однако я вовсе не ставился целью убить Гогу прямо сейчас.

Подъехав почти вплотную к машине, я вскинул руку и трижды выстрелил в открытое окно и в боковую дверцу машины. Однако водитель среагировал быстро. Вильнув вправо, он едва не столкнул меня в кювет. Тем не менее, судя по тому, как шофер дернулся и схватился за плечо, я все-таки в него попал. Гога мгновенно сунул голову внутрь, а из заднего окна высунулась рука с огромным пистолетом. Джип поддал газу и ринулся вдогонку. Тут уже было не до церемоний, тем более что громила с заднего сидения начал в меня палить. Я рванул вперед, отчаянно петляя, в любой момент ожидая получить пулю в спину. Скорость у меня была вполне приличная, про такую говорят — низко летели, но джип меня все-таки догонял. Я свернул на боковую улочку, потом еще в одну, пролетел на бешеной скорости три перекрестка, свернул влево, потом еще раз влево и перевел дух только тогда, когда увидел, что снова еду за Большим по пятам, но уже значительно дальше. Я свернул в сторону и спрятался в тихом переулке, заглушив мотор. Выждав два часа, я, осторожно озираясь по сторонам, поехал домой. По пути я остановился у небольшого пруда, отмыл там замазанный накануне грязью номер и утопил уже ненужный пистолет. Оставив мотоцикл на платной стоянке, я пешком пошел домой, принял ванну и попытался уснуть.

Однако сон никак не приходил. Вместо него заявилась гостья, которую я не ждал и вовсе не хотел бы увидеть, именуемая совестью. "Что ты творишь? — говорила она мне. — Ведь эти люди ни в чем не виноваты перед тобой. Разве их вина, что твои близкие умерли? Виноват сын Бека, и он уже мертв, ты в расчете с ним… Остановись, пока не поздно. Мертвых не вернуть, ты выжил, и это главное".

Только все доводы моей совести опрокидывались на обе лопатки и визгливо просили пощады, когда перед моими глазами вставали трупы моих родителей, младшей сестры и даже Лехи с его предками, которые тоже не заслужили такой участи, которые тоже не были виноваты, что сын Бека оказался ублюдком, а сам папаша — уродом.

В голову как на грех лезли разные воспоминания, связанные с родными и Лехой. Я вспомнил, как еще в соплячьем возрасте мы с Лехой отправились кататься на горку. Фанерки и санки нас не вдохновляли. Мы сгоняли на ближайшую помойку, откуда приволокли старую чугунную ванну. Два восьмилетних пацана, то есть мы, высунув язык, втащили ванну на верхотуру, влезли в нее и, оттолкнувшись от льда деревянными клюшками, понеслись вниз, словно два бобслеиста. Скорость мы набрали совершенно устрашающую, ветер так и свистел в ушах. И только секунд через пять мы с ужасом увидели, как на нас несется стена ближайшего пятиэтажного дома. Мы пронеслись по всей улице и с грохотом влетели прямо в окно первого этажа. Не знаю, как Леху, а меня ругали долго и не взяли на новогодний утренник.

Я вспомнил, как сестра таскала ластики из моего стола, и как родители радовались, когда я вернулся из армии, со слегка сдвинутой психикой, но все-таки живой. Как мы отмечали мои дни рождения и тот памятный поход в ресторан, когда я торжественно объявил им, что служу в отличной компании по разработке Интернет-сайтов и даже получаю хорошие деньги. Мама тогда уронила на себя торт с розовым кремом, а отец сказал, что розовое ей к лицу. Я вспомнил, как сестра разозлилась на меня, за то, что я не повел ее в кукольный театр на "Василису Прекрасную" и швырнула в меня здоровенным куском магнита… Конечно, Алена в меня не попала, угодив отцу точно между глаз. А потом плакала и просила прощения… Я рассмеялся, вспомнив, как меня оставили нянчить Аленку, заболевшую ветрянкой, велев смазать выступившие гнойнички зеленкой, а тут пришел Леха и принес порнушку. Мне лень было тыкать в каждую болячку ваткой и недолго думая, я вымазал сестру зеленкой с ног до головы, а ночью был разбужен воплем вернувшейся с работы мамы, увидевшей в кроватке зеленое чудовище… Я вспомнил это, и еще много чего, захлебываясь от рыданий…

Совесть глухо ворчала, заглушаемая болью в моей голове, замолкая под шум дождя, струи которого омывали три могилы на кладбище.

Сон все-таки сморил меня. Засыпая, я понимал, что теперь возврата к прошлой жизни не будет, а в глубине души тихо-тихо пускала корни серая тень тоски…

Кто-то поднимался по лестнице. Шаги были тихими, осторожными и почти невесомыми, но я слышал их, ощущая кожей, каждым нервом, каждым позвонком. Кто-то начал ковыряться в замке. Мои мышцы напряглись до предела. Когда неизвестный открыл дверь и вошел в квартиру, я был уже готов. Тощая мужская фигура на цыпочках проскользнула в комнату. Когда мужчина подкрался к продавленному дивану, на котором лежало скрюченное одеяло, сильно смахивающее на безмятежно спящего человека, я уже зашел сзади и уперся стволом пистолета ему в затылок.

— Громко ходишь, Дрюня, — усмехнулся я. — Топаешь, как слонопотам. Я тебя еще во дворе услышал.

Дрюня повернулся. На его лице появилась кривая ухмылка.

— Хоть раз бы к тебе подкрасться незаметно, — меланхолично произнес он.

— Помечтай, — ответил я и убрал пистолет. — Садись, раз пришел. Жрать будешь?

Дрюня отрицательно помотал головой.

— А водяры у тебя нет? — с надеждой спросил он.

— Водяры нет. Чай пей. Говорят, он полезный.

Дрюня вздохнул. Перспектива пить чай его не прельщала, но делать было нечего. Я поставил на газ чайник, вытащил из ветхого холодильника остатки халвы и высыпал их на треснувшее блюдце. Дрюня молчал, брезгливо покосившись на скучающего таракана, прогуливающегося по подоконнику. Чайник лихо свистнул. Я потянулся и выключил газ. Дрюня по-прежнему молчал, хмуро наблюдая, как я разливаю чай по паршивым чашкам, покрытым толстым слоем коричневого налета.

— Как ты меня нашел? — спросил я. Дрюня поморщился.

— Не те вопросы задаешь. Спроси, почему я тебя нашел?

— И почему?